Офицер по вопросам информации - Марк Миллз

Любовь, о которой она говорила, была чем-то иным. Она относилась к человеку, в жизни которого было несколько отцов, и порой более чем одна мать. Она не претендовала на то, чтобы заменить ему мать, но не могла отрицать, что иногда чувствовала и действовала именно так. Она замечала в нем качества, которые возбуждали в ней такие чувства.

Завершая письмо, она писала: «Не знаю, что ты подумаешь сегодня, но если дом под Даунсом все еще останется моим, когда ты вернешься, он будет и твоим тоже. Если же я перееду, то упакую твои вещи и возьму их с собой. Это большее, что я когда-либо кому-нибудь обещала, но это самое малое из того, что ты заслуживаешь».

Упоминание о его заслугах значило слишком много. Оно предполагало, что Макс заслужил право на владение ее чувствами, но в своих поступках последнего времени он обнаруживал слишком мало того, что оправдывало бы эту оценку.

Он чувствовал, как его глаза наполняются слезами, и не хотел, чтобы они пролились. Когда это не удалось, стер слезы тыльной стороной ладони.

Макс не понимал, почему плачет.

Из-за Люсинды? Из-за ее трогательных слов? Из-за Англии в майский день? Из-за того, кем он был? Из-за того, кем стал? Из-за того, что не выспался? Из-за того, что испытывал голод? Из-за безжалостного воя бомб? Из-за гибели друзей? Из-за лишенного лица немецкого летчика в Бернс-Уорде? Из-за Кармелы Кассар?

Возможно, он плакал из-за всего этого сразу.

Или, может, из-за одной его матери, Камиллы.

Долго тянулось утро, сырое и теплое. Большую часть его Макс редактировал экземпляр еженедельного бюллетеня и ждал, когда его позовет Лилиан. К полудню воздушный налет еще не состоялся.

Лилиан тоже не объявилась.

Не было никаких признаков ее присутствия в офисе, никто не отвечал по телефону во дворце ее тети в Мдине. Сообщения радио не давали повода для беспокойства. Примерно в три часа ночи на Рабат упали две бомбы, но и они, как оказалось, принесли беду.

Часом позже Мария попросила его ответить на звонок.

— Очень любезно с твоей стороны появиться на работе, — пошутил он, услышав голос Лилиан.

— Я не на работе, дома.

Ее голос звучал устало, сухо и подавленно. И оказалось, не без веской причины. Одной из двух бомб, упавших на Рабат, была убита подруга ее детства Кэтрин Гасан — прямым попаданием в ее семейный дом с необычайной легкостью разворотило бетонное укрытие подвала здания. Под развалинами погибли также мать Кэтрин и ее младший брат. Отец и старший брат, которые столь ненадежно уложили бетон, обошлись без единой царапины.

Макс встречал Кэтрин лишь однажды, еще в марте, но смог разглядеть ее как следует. Она была небольшого роста, пышной, с полными губами, вспыльчивой. В свете экрана он мог заметить восхищенное выражение ее лица, когда Деннис О’Кифи и Хелен Пэрриш выводили свои трели в фильме «Теперь моя любовь никому не нужна» на Рабат-Плас. Они не пришли к единому мнению относительно достоинств фильма, но ему доставили удовольствие ее попытки убедить его в том, что он ошибается в своей точке зрения.

— Бог… — начал он неуверенно.

— Какой бог? — откликнулась Лилиан.

— Не об этом речь.

— Не об этом? Речь идет не об этом, не о Кэтрин?

— Не это подразумевалось.

Перед тем как сказать, она сделала небольшую паузу.

— Хочу повидаться с тобой.

— Какая удача, я тоже хочу с тобой встретиться.

— Ты сможешь подойти в Мдину?

— Буду там через двадцать минут.

Если люфтваффе позволит.

Дверь Максу открыла Эна, младшая из кузин Лилиан. По ее глазам он понял, что она плакала.

— Они в саду, — сказала она, взяла его за руку и повела туда в полном молчании.

Все сидели за столом в тени апельсинового дерева: Лилиан, ее тетя Тереза и Ральф. Присутствие Ральфа удивило, Макс ощутил мгновенный укол ревности.

— Я встретила на улице командира эскадрильи Тиндла и рассказала ему о Кэтрин, — сообщила Тереза. Как и Лилиан, она была одета в черное.

— Я ухожу. — Ральф погасил окурок сигареты и встал. — Еще раз мои искренние соболезнования. — Он попрощался с обеими женщинами чем-то средним между кивком и поклоном.

— Лилиан, проводи… — всполошилась Тереза.

— Нет, сидите, — успокоил женщин Ральф. — Уверен, что Макс меня проводит.

Высокие застекленные двери в задней части дворца были заклеены крест-накрест лентами, и, когда они входили в здание, Ральф заметил:

— Для них это тяжелый удар. Кэтрин была замечательной девушкой.

— Ты знал ее?

— Немного. Она время от времени посещала «Пуэн-де-Вю».

Отель «Пуэн-де-Вю» располагался на южной стороне Саккаджи, тенистой площади, которая отделяла Мдину от Рабата. Как и дворец Шара, отель реквизировали Королевские ВВС в качестве помещения для расквартирования пилотов, дислоцированных в Та-Куали. Бармен отеля славился приготовлением коктейля «Джон Коллинз», а сам бар — местными девицами, которые тянулись к нему по ночам, как мотыльки к пламени свечи. По ряду причин пилоты называли случайные флирты с ними «подделками под пуделей». Да, но со всем этим было покончено в прошлом месяце, когда «Пуэн-де-Вю» подвергся после полудня бомбежке с воздуха и погибли шесть человек.

— Это проклятое место. Как подумаю о времени, когда мы в нем жили, и о тех, кто погиб…

Для Ральфа не было характерно впадать в сентиментальность, по сути своей он был человеком беззаботным, — и Макс не знал, как реагировать на его слова.

— Спасибо за прошлую ночь, — нашелся наконец он.

— Чтобы повторить ее, придется, вероятно, подождать некоторое время. Этим утром меня вызывали к начштаба — вылет назначен на девятое.

— Четыре дня…

— Поверь, я считаю дни. Он снова признал меня годным для полетов на «спитфайре».

— Поздравляю.

— Кажется, будет сильная заварушка. Этот мерзавец Кессельринг собирается бросить против нас все, чем располагает.

— Но в этот раз вы подготовлены. Я видел новые ангары, когда проезжал мимо Та-Куали.

— Важно то, что там, — сказал Ральф, указывая в небо. — Если новые «спитфайры» действительно имеют четыре пушки и более скоростной подъем, у нас будет шанс. Кто знает, может, мы расквасим им носы. Либо мы их превзойдем, либо нам крышка.

— Ты так думаешь?..

— Знаю. Это то самое — последний бросок в игре в кости.

Макс задержался в дверях:

— Когда мы состаримся и будем сидеть в каком-нибудь пабе, я напомню тебе об этом разговоре.

Губы Ральфа тронула улыбка.

— Расскажи мне об этом пабе.