Офицер по вопросам информации - Марк Миллз

— Что?

— По моему знаку, ладно?

Они приготовились взмахнуть клюшками.

Только теперь Макс заметил: с запада к ним приближались развернутым звеном четыре истребителя, ориентируясь по линии утесов. Это были неприятельские машины: новые «Мессершмитты-109ф» с их отчетливо заметным желтым носом.

— Ну!

Они одновременно взмахнули клюшками.

В большом рвении Макс послал свой мяч за утес, однако мяч Эллиота взмыл высоко в небо. Некоторое время казалось, что могло произойти невозможное, и если бы мяч пролетел еще пятьдесят ярдов или около этого, то он мог бы достичь самолетов.

Четыре истребителя с воем промчались невредимыми. Возможно, это был световой эффект, но Макс готов был поклясться, что заметил, как один из пилотов помахал им рукой.

— Он махнул рукой! — воскликнул Макс. — Один из них махнул рукой.

— Потому что они знают меня.

Это были завсегдатаи, очевидно мародеры, они часто появлялись в это время.

— Они поворачивают отсюда в глубь острова, выходя на Сафи или Луку в пасмурную погоду. Не думаю, что они сунутся туда сегодня, хотя им больше ничего не остается.

До их ушей донеслись отдаленные хлопки зениток.

— Они направились туда. Первый дневной налет.

Он оказался и последним. К восьми вечера все еще не было никаких признаков появления бомбардировщиков, в море погас последний проблеск солнечного света.

Теплый оранжевый свет, окрашивавший двор, почти незаметно сменился на фиолетово-синие мальтийские сумерки. Эллиот разжег костер под перевернутой крышкой мусорного бака, служившей ему жаровней, и затем из погреба появилась другая бутылка бургундского. Когда на стол попала рыба, он уже подумал о том, чтобы выпить еще белого вина.

На столе лежали две большие свежие рыбины, требующие потрошения.

— Мне их приносит Пауло.

— Мне показалось, что рыбаки перестали выходить в море.

В прошлом месяце было несколько обстрелов с бреющего полета рыбацких лодок в рамках новой политики преднамеренных атак на местных жителей.

— Эти две красавицы свидетельствуют об обратном, — ухмыльнулся Эллиот.

Он уселся напротив Макса за грубо сбитый стол во дворе и стал чистить рыбу, умело пользуясь ножом.

— Ты выглядишь так, словно хорошо знаешь это дело.

— Не обманывайся. Меня научил Пауло. — Он бросил взгляд на Макса. — Не мое призвание, если тебя интересует именно это. Я происхожу из поколения горцев.

Эллиот рассказал о себе вполне достаточно для первого раза, но на этом не остановился.

Он вырос в Беркшир-Хиллз на западе Массачусетса. Там жили такие писатели, как Натаниэль Готорн и Герман Мелвилл. Они оставили лирические зарисовки о неподатливой и суровой красоте этих мест, вершинах гор, устремляющихся ввысь, и долинах, прячущихся глубоко внизу. Однако романтика не очень занимала предков Эллиота по материнской линии, когда они рубили деревья для своих ферм в девственном лесу.

Зимы там были долгими и суровыми. Эллиот помнил, как молоко замерзало в бадье, оставленной у открытой двери, а его мать размораживала петельки на его куртке при помощи разогретого утюга. Он также вспоминал, как его дед попал в пургу и его привезли в бричке домой в состоянии близком к смерти.

В то время Эллиоту было двенадцать лет, и, когда настало время сказать деду последнее «прости», он побежал вверх по лестнице в комнату, где тот лежал. Старик привлек мальчика к себе и прошептал ему в ухо слабым голосом: «Человеку суждено умереть однажды».

— Скажу тебе, — продолжал Эллиот, — я проснулся на следующее утро в мрачном настроении. И знаешь почему? Первое, что я увидел, когда спустился завтракать, как старый морщинистый ублюдок выговаривал моей бабушке, что она снова испортила бекон.

Отец семейства был героем совсем другой истории. Его, уроженца Нью-Йорка, привлекло на склоны Беркшира, поросшие лесом, стремление разбогатеть на производстве бумаги. Фабрики Беркшира производили бумагу, которая шла на изготовление денег Соединенных Штатов, что было почти равносильно лицензии на печатание собственных денег.

Именно бумага стала причиной переезда семейства в Англию, когда Эллиот был подростком. Его отец занял пост в группе компаний «Уиггинс теаре» в Бейзингстоке.

— Ты был в Бейзингстоке?

— Только проездом.

— Вот лучший способ познакомиться с ним. Город похож на то, что говорил Готорн о Ливерпуле: «Самое удобное и восхитительное место для побега».

Макс рассмеялся. Эллиот поместил рыбу на жаровню над раскаленными углями и продолжил рассказ.

Ему не понравилась жизнь в Англии, хотя несколько лет учебы в школе Чартерхауса были достаточно приятными. Кальвинистский пансионат в Беркшире хорошо подготовил его к превратностям учебы в довоенной английской средней школе, где несколько сот юнцов с почтительной опаской относились к горстке учеников, возрастом чуть старше, под наблюдением группы довольно озадаченных стариков.

Как иностранец с забавным акцентом, он стал объектом насмешек, из чего извлек полезный урок: держать язык за зубами. А также дожидаться своего часа. Рано или поздно возможность отомстить появится.

— Я был «долговязым янки», смешным персонажем. — Он улыбнулся пришедшей в голову мысли. — Почти так же на меня смотрят и здесь.

— Ты не замышляешь отомстить нам?

Голос Эллиота прозвучал угрожающе.

— Не беспокойся, ты отделаешься легко.

Макс улыбнулся:

— Почему ты здесь, Эллиот?

— Потому что мы союзники.

— Ты обещал отвечать искренне.

— Это честный ответ. Мы — союзники, а союзники не всегда встречаются с глазу на глаз.

— Это уклончивый ответ.

— Мы долго наблюдали за тем, что здесь происходит. Впечатления разные, и, конечно, нам нужно выработать собственную точку зрения на то, что мы видим.

— Что же это за точка зрения?

— Вывод один: никудышный выскочка с неутертым носом побеждает в первых нескольких раундах без особых усилий.

— И что, теперь, когда на ринг вышел ты, он дерется не в своем весе?..

Эллиот слегка пожал плечами.

— Вы списали нас со счетов в прошлую войну, и будете вести себя так же во время этой войны. Но суть в том, что без нас вам не обойтись, с нами у вас есть шанс. Понимаю, это дерзкое заявление.

— И, можно сказать, высокомерное.

— Имеется сфера, где вы бьете нас безоговорочно. Вы — единственный народ на свете, который способен обернуть Дюнкерк в победу. Боже мой, массовый исход!

— Допустим.

— Что можно сказать о вас, британцах, и вашем постоянном пренебрежении к тому, что вас бьют? Пойми меня правильно, я преклоняюсь перед вами за это. Имею в виду прошлый месяц, когда «Пенелопа» стояла на ремонте, помнишь?