Тайна зеркального озера - Наталья Сорокоумова

Только по ночам я давала волю воспоминаниям, а иногда и слезам. И вот однажды меня пришла утешить очень необычная гостья.

Свою комнату я не закрывала на ключ. Поэтому не слишком удивилась, когда заметила незнакомку, стоящую у моей кровати. Это была очень симпатичная женщина, одетая в странное старомодное платье. У нее были веселые глаза, круглое улыбчивое лицо, а золотистые кольца волос прикрывал забавный чепец. Поскольку она смотрела на меня, не проронив ни слова, я решила, что мне нужно первой нарушить молчание, поэтому спросила:

– Кто вы?

– Меня зовут Доррит, – ответила незнакомка негромким, но очень мелодичным голосом.

– Доррит? – удивилась я, поскольку имя не вызвало у меня никаких воспоминаний.

– Я – привидение, – весьма неожиданно продолжила моя забавная собеседница.

В привидения я не верила, поэтому засмеялась, но, когда Доррит исчезла в стене и вдруг снова появилась, я поняла, что она не шутит, а мои знания о жизни имеют существенный изъян.

Однако я не испытывала страха, очень уж милым оказалось наше фамильное привидение.

– Ты можешь не верить в приведений и призраков, – опять заговорила моя гостья, – ты можешь отвергать существование потусторонних сил, можешь быть, в конце концов, просто убежденной атеисткой. Главное – ты меня видишь, а стало быть – ещё во что-то продолжаешь верить!

– Извини, Доррит, – улыбнулась я, но ты ведь понимаешь, как трудно иногда поверить в чудо.

– Понимаю, и не сержусь, я ведь пришла, чтобы поддержать тебя и защитить от слез твою бедную подушку.

– Спасибо, милая Доррит, только мне так трудно держать себя в руках днем, что хотя бы ночью мне хочется отдать должное своей грусти.

– Твоя грусть беспричинная, вот почему я пришла к тебе. Но нам призракам нельзя пророчествовать, поэтому я расскажу тебе сейчас о давних временах, и надеюсь, ты поймешь, что любовь, если она настоящая, обречена на счастье даже в самых безнадежных ситуациях.

– Много лет тому назад этим замком владел герцог Торн. – Начала свой рассказ Доррит голосом сказочницы. – Он был под стать своему жилищу – так же стар, угрюм, мрачен и к тому же имел чрезвычайно дурной характер. Жил он одиноко в обществе всего двух слуг. Старая экономка Катрина вела все его нехитрое хозяйство, а еще был верный Горан. Всего на 10 лет моложе своего господина, он уже давно верой и правдой служил ему. Ох, как скучно было тогда в этих стенах… Изо дня в день все одно и то же, ничего не менялось и ничего не происходило. Я, как честное одинокое приведение, бродила по коридорам замка и не знала, чем себя занять. В полнолуние я стучала дверями, пытаясь обратить на себя внимание, а когда раздобыла парочку ржавых цепей, то звенела ими по ночам. Но даже после этих ужасов, пугавших меня саму, обитатели замка и не думали поверить в меня. Каюсь, я даже пыталась выть на луну, но после первого же эксперимента бедное мое сердечко едва не разорвалось от страха – так эхо старого замка исказило мои крики. К тому же, герцог и его прислуга достаточно одряхлели, чтобы потерять чуткость слуха. Я бы могла орать им в самые уши, но и тогда бы они просто бы отмахнулись от меня, как от мухи, жужжащей возле головы. Это не просто обидно для порядочного приведения – это чрезвычайно оскорбительно! Но что я могла поделать? В серости и скуке протекали дни и годы. Временами мне казалось, что я дряхлею вместе с герцогом. Никакого смысла в моем существовании не было.

Не было, пока в дом не привезли Виолетту.

Умерла вдовая сестра Торна, оставив ему приличное состояние и семилетнюю сиротку, тихую, кроткую девочку, с сердцем добрым и отзывчивым, как у ангела, с голоском соловья и золотыми руками, но совсем некрасивую. Она была худенькой и бледной, с мелкими невыразительными чертами детского личика, которое, словно лицо старушки, выражало лишь покорность судьбе и затаенную грусть. Признаться, мне до того стало её жалко, что я отказалась от ночных бдений, чтобы не испугать бедного ребенка.

Старик не слишком был рад этому наследству. Денег ему и своих вполне хватало, а заботы о племяннице создавали ему лишние ненужные проблемы. Он хмуро посмотрел на девочку и подумал: «Девчонка совсем дурнушка, такую нескоро пристроишь, даже с ее приданым…»

Впрочем, герцог Торн скоро понял, что не все так уж плохо. Старая Катрина взяла на себя все хлопоты, связанные с появлением в замке ребенка, а девочка была послушной и не капризной. Вскоре старый герцог просто перестал замечать Виолетту.

Для нее пригласили гувернантку, и та была вполне довольна своей старательной ученицей. А старая Катрина обучила девочку рукоделью и не могла нахвалиться ее сообразительностью и умелыми ручками, которые быстро научились шить и вышивать.

Внешне казалось, что все встало на свои места к всеобщему удовольствию. Точнее, прежняя скука воцарилась на троне замка и время потекло с той же чудовищной медлительностью, как и прежде. Но только я знала, как страдает крошка Виолетта.

Ночью, когда все засыпали, а малышка оставалась одна в своей комнате, она долго лежала на жесткой кровати, глядя в потолок, а по щекам ее текли тихие горячие слезы. Иногда она садилась на подоконник и почти до утра смотрела на звезды, разбросанные в темном бесконечном пространстве. Ее бледные губы шептали только ей понятные молитвы. Я садилась у неё за спиной и прислушивалась к горячему шепоту. Как она молилась!

Она просила бога благословить всех – и герцога, этого противного вредного старикашку, и свою мать, пребывающую на небесах, и слуг, и всех, кто раньше обитал в этом замке… Мне было чрезвычайно приятно узнать, что и обо мне (пусть и не совсем в обычной форме) кто-то молится, поминая добрым словом. Молитвы такого безгрешного существа, как Виолетта, непременно должны были попасть богу в уши, и я желала, чтобы именно так и было.

Как мне хотелось подойти к ней, погладить ее шелковистые волосы, сказать слова нежности, так необходимые одинокому сердцу! Но приласкать ее я не могла, а заговорить с ней боялась, чтобы не напугать.

Вдруг однажды я услышала, как она в своей молитве взывала не к милости божьей, не к своей матушке, так рано ушедшей из мира живых, не к доброй мадонне, заступнице всех, кто страдает. Нет, она звала добрую фею и просила ее сотворить чудо. Я едва не расплакалась – невозможно было и поверить, что ребенок, переживший не одно страдание в своей коротенькой пока жизни, может продолжать так сильно верить в чудеса и в торжество доброты. Я поняла, как могу подружиться с девочкой, и чудо для нее у меня уже было готово!

Я приняла вид самой прекрасной из когда-либо существовавших фей и появилась перед ней. Я все же опасалась ее испуга, такого естественного в этих обстоятельствах, но видимо, не учла, насколько эта маленькая мечтательница верит в свою чудесную мольбу.

Виолетта распахнула сияющие неподдельной радостью глаза навстречу моему зыбкому видению. Она не пыталась потрогать меня, она верила безоговорочно.