Сталин умел шутить… - Владимир Суходеев

Что касается пьесы «Кабала святош» (Мольер) Булгакова, то после телефонного разговора Сталина с автором она была принята к постановке. И не игралась в МХАТе вовсе не из-за запрета Сталина. Об этом случае в жизни МХАТа М.И. Прудкин говорил мне так: «Спектакль был готов. Главную роль должен был играть народный артист Иван Михайлович Москвин, но он попросил освободить его от участия в спектакле, потому что после развода с Аллой Константиновной Тарасовой считает для себя неэтичным со сцены провозглашать некоторые нравственные максимы. На роль был введен артист Станицын, но Виктор Яковлевич в пьесе не смотрелся, невзирая на все его актерское мастерство».

Расскажу об одной примечательной беседе с обаятельным человеком — великим тенором Иваном Семеновичем Козловским.

Говоря о Сталине, Иван Семенович делал неподражаемый жест — как бы двумя пальцами разглаживал усы. «Нравственное воздействие Сталина необычно. Сказать «любил музыку» — не сказать ничего. Понимал музыку! Человек музыки, знаю, что такое понимать музыку. Мое счастье, что рано понял, какой дар дал бог — голос. — Он сказал это слово с какой-то особой, присущей только ему интонацией. — Я отвергал минутные жизненные соблазны. Мне известно, какая про меня ходила недобрая, ранящая сердце молва: Козловский капризен — то воздух холоден для его голоса, то зал не такой, то голос пропал. Терпел. Голос сохранил, сознательно, несмотря ни на что, берег его. Поэтому и мог в 87 лет петь моего любимого Ленского. И молодым это бывает не под силу!

— Меня, — говорил Иван Семенович, — жизнь свела с замечательными профессиональными революционерами, кристальными партийцами, учеными. С вами я познакомился у Глеба Максимилиановича Кржижановского. Кржижановский, Керженцев, Луначарский, Чичерин. Это люди одной идеи. Сталин из такой когорты. Я артист, моя жизнь — музыка. Сталин понимал музыку. Сталин жил в политике, в политике мирового масштаба».

Иван Семенович Козловский говорил: когда он закончил петь, ему передали, что с ним хочет встретиться товарищ Сталин.

Сталин поздоровался. А потрогав пиджак, полувопросом сказал:

— На правительственный прием можно было построже одеться.

Козловский ответил:

— У меня это единственный костюм.

— Как? — удивился Сталин. — Солист Большого театра, восхитительный тенор, достоин лучшего костюма.

«Мне пошили несколько костюмов», — заключил Иван Семенович.

Козловский вспоминал, что беседы с Иосифом Виссарионовичем Сталиным оставляли в его душе неизгладимый след. «Мне, оперному певцу, — признавался он, — эти беседы помогли в народной музыкальной драме Мусоргского «Борис Годунов» глубже передать певческими средствами образ Юродивого как тяжкое обвинение самодержцу и горестные думы «русского люда, голодного люда» в тяжкую годину испытаний. Думаю, не я один, а и Михайлов, и Барсова и другие певцы с полным основанием могли бы называть Сталина своим сорежиссером. Он понимал музыку, а о проникновении в историю — и речи быть не может: такой глубины суждения я не встречал и у признанных историков».

Иван Семенович говорил мне, как бы приглаживая двумя пальцами усы: «Владимир Васильевич, прекратится ли когда-нибудь глумление над Сталиным? Великий человек. Обаяние его захватывало тебя сразу. А мысль, язык его — это одухотворяло».

Проезжая по улице Горького, И.В. Сталин обратил внимание на аншлаг «Сегодня премьера — «Юность Сталина»! Тот же час вызвал Поскребышева и спросил:

— Что за театр, кто играет?

Поскребышев ответил, что это — Драматический театр имени К.С. Станиславского. Сегодня действительно премьера спектакля «Юность Сталина». Билеты проданы. Часа через два должно начаться представление. Сталина будет играть молодой актер (была названа фамилия).

Сталин попросил срочно узнать, а есть под таким названием пьеса о Ленине?

Наведя необходимые справки, Поскребышев доложим, что такой пьесы нет.

— Позвоните в театр, — сказал Сталин. — Премьеру отменить. Пока нет пьесы «Молодой Ленин» — не может идти пьеса «Молодой Сталин».

Артисты Большого театра рассказывали, как И.В. Сталин уговаривал Николая Семеновича Голованова вновь встать за дирижерский пульт оркестра ГАБТа. Дирижером Большого театра Голованов был с 1919 года.

С 1936 года ушел из театра и стал возглавлять другие музыкальные театры.

С его уходом на сцене Большого театра перестали идти оперы М.П. Мусоргского, А.П. Бородина, H.A. Римского-Корсакова. Сталин считал, что русская оперная классика должна непременно быть в репертуаре Большого театра.

Сталин говорил: «Николай Семенович, становитесь за дирижерский пульт оркестра ГАБТа и продолжайте ставить классику».

Голованов отговаривался, что дал клятву матери не возвращаться в Большой театр.

Сталин: «Без вас не идут «Борис Годунов», «Князь Игорь», другие оперы».

Голованов: «Иосиф Виссарионович, я уже стар, болею. Мне не под силу эту ношу брать на свои плечи».

Сталин: «Николай Семенович, я тоже стар, тоже болею, но продолжаю работать. Поработайте и вы. Наладьте там дело, а тогда видно будет, может, одновременно пойдем на пенсию».

Голованов послушался совета Сталина и в 1948 году вернулся в Большой театр.

В репертуаре Большого театра вновь появилась русская оперная классика. Н.С. Голованов был удостоен Сталинской премии в 1949 году за постановку оперы «Борис Годунов», в 1950 году — оперы «Садко», в 1951 году — оперы «Хованщина». Великого дирижера не стало в 1953 году.

До сих пор измываются над Указом Президиума Верховного Совета СССР о судебном преследовании за опоздание на работу более двадцати минут.

После публикации Указа народный артист Василий Иванович Качалов появился во МХАТе с опозданием на целый час.

Директор театра решил попросить указания И.В.Сталина, как ему поступить в этом случае. Ответ последовал в виде приказа Комитета по делам искусств. Директору МХАТа объявлялся строгий выговор «За недоведение до сведения народного артиста тов. Качалова Указа Президиума Верховного Совета СССР об ответственности за опоздание на работу».

В 1936 году экипаж Чкалова совершил беспересадочный перелет до острова Удд. В честь героев-летчиков был устроен правительственный прием. На него пригласили Утесова с его оркестром. Из их сорокапятиминутного выступления и должен был состоять торжественный концерт.

За кулисами к Утесову подошел Ворошилов и сказал: