Ричард Длинные Руки - майордом - Гай Юлий Орловский

– Надеюсь, – ответил я, – мы уже закончили чистку этого богомерзкого места.

– Я тоже…

Он оборвал себя на полуслове, я увидел ужас в его глазах. Тут же совсем близко, по ту сторону стены раздался чудовищный рев, от которого зазвенело в ушах. На стене отпечаталась ветвистая черная молния: извилистые трещины, похожие на грязные корни огромного дерева, лишь мгновение были трещинами, затем камни… нет, вся стена рухнула в нашу сторону!

Зигфрид повалил отца Дитриха и рухнул сверху, упираясь руками в пол. Каменные глыбы прокатились по его стальному панцирю с жутким скрежетом, по всему помещению взвилась серая удушливая пыль, а камни сбивали с ног рыцарей и кнехтов.

Я слышал крики боли, скрежет и лязг, но не отрывал устрашенный взгляд от неясной фигуры, задевающей головой потолок, что вынырнула из облака пыли и двинулась вслед за камнями. Чудовищный огр, весь покрытый серой каменной крошкой, втрое шире, чем обычные огры, сам похожий на ожившую скалу.

Я швырнул молот, в одно движение сорвал с пояса болтеры и открыл стрельбу. Молот ударил в грудь огру, вернулся и, бешено вращаясь, саданул рукоятью по костяшкам с такой силой, что я заорал и выронил один болтер.

Огра все же тряхнуло, отступил на шаг, а сейчас вздрагивал под ударами стальных болтов. В его теле оставались крохотные кровоточащие дырочки. Помещение тряхнул яростный рев, монстр отыскал меня взглядом горящих дикой злобой глаз и сделал широкий шаг.

Я кое-как заживил разбитые костяшки и, подхватив с пола болтер, всаживал в чудовище трясущимися руками болт за болтом уже с двух стволов.

Катящиеся глыбы догнали последних из моей команды уже у противоположной стены. Я слышал звон доспехов, жуткий треск костей, крики о помощи.

Огр взревел жутко, его лапы почти касались меня, когда его шатнуло. Я едва успел отскочить, а он завалился лицом вниз. Земля дрогнула, подпрыгнула, я прижал болтеры к поясу и огляделся с сильно бьющимся сердцем.

Последние камни наконец застыли, только в двух местах кучи продолжали скрипеть и двигаться: из одной поднялась гигантская фигура в железе, потерявшем цвет, лишь по росту я узнал Ульмана, из другой встал на четвереньки Зигфрид. Он раздвинул еще камни и поднял неподвижное тело отца Дитриха.

Я бросился к ним.

– Что с ним?

Доспехи Зигфрида покорежены, а панцирь смят настолько, что потомок Нибелунгов дышит с хрипами, как раненый дракон.

– Не знаю, – ответил он сипло. – Вроде бы камни его не топтали. А по мне будто табун…

Веки отца Дитриха затрепетали и приподнялись. Глаза красные, масса полопавшихся сосудов, но прошептал достаточно твердо:

– Я цел… Как и доблестный Зигфрид, верный сын церкви. Но панцирь ему надо снять немедленно…

Зигфрид буркнул:

– Да, иначе кончусь.

Он пытался поднять руку и не мог: искореженные пластины скрежетали, скрипели, но не поддались. Я сказал с сочувствием, но твердо:

– Зигфрид, бери пострадавших. Выводи отсюда.

Он буркнул недовольно:

– Я и без доспехов стою троих с головы до ног в железе!

– Ты не можешь поднять руку, – уличил я. – А снять могут только наверху кузнецы. Если бы на тебе не железо толщиной с наковальню…

Пыль еще висит, скрывая стену напротив, камни скрипят и шевелятся, появляются руки, спины, поднимаются на поверхность, как всплывающие киты. К моему удивлению, уцелели все, зато я понял, почему отец Дитрих и священники не просто измождены, а на грани смерти от истощения.

Рыцари и ратники сбрасывали с себя груды глыб с проклятиями и стонами, тут же пытались сорвать душащий их металл, потерявший форму. Священники слабо бормотали молитвы, на остатках сил залечивая уже свои раны. Отец Дитрих прочел молитву, останавливающую бесов, его едва успели подхватить, когда валился на пол.

Бернард сидел на камне возле Асмера, голову нашего лучшего стрелка положил себе на колени. Глаза Асмера оставались закрыты, в лице ни кровинки.

– Жив, – сообщил Бернард, перехватив мой встревоженный взгляд. – Отец Тартарий прикрыл молитвой… Скоро очнется.

– А сам Тартарий?

Бернард кивнул в сторону согбенной фигуры священника. Весь покрытый пылью и каменной крошкой, отец Тартарий стал почти неотличим от камня.

Перехватив мой взгляд, он с трудом повернул голову. Лицо воскового цвета, как у мертвеца, глаза ввалились в темные пещеры, а под ними повисли в три этажа мешки, покрытые мелкой сетью.

– Сын мой… – услышал я прерывающийся шепот, – я отдохну… и снова… смогу… Как отец Дитрих?

– Вашими молитвами, – ответил я и добавил: – Спасибо! Вашими молитвами все целы.

У Теодориха от удара камнем в спину лопнули ремни, и когда он выбрался из кучи камней, искореженный панцирь остался под ними, как и шлем. На лбу и щеке темнеют уже застывшие благодаря молитве темные полоски крови. Из обеих ноздрей текут алые струйки, прокладывая дорожки через налипшую пыль. Даже одежда висит клочьями, в широкие дыры просвечивает покрытое кровоподтеками не видавшее солнца тело.

Я стиснул зубы, одним ударом отряд героев превратился в кучку калек. Отец Дитрих висит на руках двух ратников смертельно бледный, лицо почти восковое, покрасневшие веки то и дело опускаются на измученные глаза.

Я оглядел открывшуюся комнату. Небольшая, как только огр там и помещался, как будто сидел скорчившись, как Аленушка перед омутом. На противоположной стороне дверь, только на этот раз простенькая с виду и небольшая, даже я должен буду пригнуть голову и заходить боком.

– Выводите! – сказал я стражникам твердо. – Голова отца Дитриха всех наших стоит. Вообще выходите все.

– Сэр Ричард! – запротестовал один из кнехтов. – Мы не оставим вас!

Я кивнул.

– Хорошо. Ты и вон твой дружок – останьтесь. Остальные наверх! Я не хочу, чтобы нас здесь закрыли или засыпали сверху. Охраняйте вход в этот проклятый храм. А вы двое встаньте возле той проклятой пентаграммы… Если вдруг начнется что-то, немедленно поднимайте тревогу.

– Что начнется?

– Не знаю, – огрызнулся я. – Драться даже не пытайтесь. Отступайте и кричите погромче. Когда такие противники – кричать не стыдно даже мужчинам.

Кнехт, суровый такой ветеран с серьезными глазами, угрюмо осведомился:

– А не уронит ли это нашу честь?

Я вздохнул.

– И здесь рыцарство! Не уронит, не уронит. Надо и о других думать, не только о себе и своей лелеемой чести.

Бернард сказал укоризненно:

– Ричард… как мы можем тебя оставить?

– Это приказ, – отрезал я и добавил мягче: – Бернард, я не хочу никого больше терять. Судя по двери, там просто какая-то кладовка. А если там и есть что или кто, я один вооружен и защищен лучше всех. Так что иди, иди, иди…