Ричард Длинные Руки - майордом - Гай Юлий Орловский

Она поднялась легко и грациозно, по мановению ее руки отодвинулась плита в стене. Открылась куча платьев, я мрачно наблюдал, как она неспешно перебирает тряпки, случай особый, надо подумать, от выбора одежды тоже что-то зависит, а я смотрел в ее изящную спину с не такими уж и узкими бедрами, как казалось в гробу. Да и ягодиц там было не видно, а сейчас смотрю, ого-го, мама не горюй, это же надо, какие сочные, словно взбитые сливки…

Платье она выбрала, конечно же, черное, так и знал, повернулась ко мне, держа его на весу, и спросила умоляющим голосом:

– В такое можно?

– Можно в любое, – проворчал я, – мужчинам все равно.

Она перехватила мой взгляд, устремленный на ее торчащие груди, но не рискнула даже улыбнуться или как-то показать, что заметила мой слабый интерес, а я опустил взор, но сразу же зацепился им за треугольник черных и блестящих, как кольца кольчуги, волос.

– Спасибо… – сказала она тихо. – Тогда я его надену?

– Ага, – сказал я нервно, – одевай, одевай… даже надевай, мне все равно.

Она вскинула руки с платьем, затем оно скользнуло, темное и бесформенное, как непроглядная ночь, закрывая ее мраморно-белую кожу. Исчезло лицо, плечи, потом платье застряло, на самом деле узковато, а не бесформенно, я тупо смотрел, как она влезает в него, энергично двигая сперва плечами, потом задом, похожая на бегущую ящерицу, лицо все еще закрыто, зато особенно ярко видна нижняя часть живота, темный треугольник волос разросся на белоснежной коже и словно бы шевелит колечками…

Я задерживал дыхание, пока платье не скользнуло почти до пола. Изумительные ноги исчезли в черноте, зато открылись белоснежные лицо и плечи. Я жестом усадил ее там же на край гроба, лицо все еще напряженное, в глазах то и дело проскакивает страх.

– Инквизиция о тебе знает, – сказал я напрямик. – Нет-нет, вешаться еще рано, успеешь. Я должен был сказать, потому что у паладина с церковью одни цели. Так что с этим улажено. Сложнее с другим…

Я умолк, подбирая слова, она спросила робко:

– С чем, мой господин?

– Что мне с тобой делать, – сказал я откровенно. – Глупо как-то… Это потому, что сейчас я дурак. Местами я умный, это когда надуваю щеки, а еще когда приказываю, чтобы при взятии городов убивали как можно больше, а то потом уже будет… гм… неловко. Надо было и сейчас, не раздумывая. Дурак, теперь ломаю голову…

Она смотрела серьезно и внимательно. По мере того, как понимала, что немедленная смерть отступила, лицо ее становилось строже, ярче. Глаза расширились, удивительно широкая сетчатка захватывает почти целиком глазное яблоко, тонко вырезанные ноздри подрагивают, а губы раздвинулись, показывая удивительно белые, ровные и совсем не вампирьи зубы.

– Понимаю, – ответила она негромко. Мне даже почудилось сочувствие. – Клянусь, что постараюсь доставлять тебе, господин, как можно меньше хлопот. Словом, как скажешь, так и будет.

– В той комнате, – сказал я и указал на дверь, через которую пришел, – было много всякой всячины… Тебе это было очень нужно?

Она кивнула.

– Там все уничтожено?

– Да.

– И даже…

– … и даже огр, – договорил я. – Ты имела в виду его?

– Да, – прошептала она. – Вот уж не думала…

– Нам нет преград, – сказал я безжалостно, – ни на море, ни на суше.

– Узнаю святую инквизицию, – прошептала она. Плечи ее зябко передернулись. Она выглядела жалобной и потерянной. – Спасибо, что не дали им войти сюда.

– А что ты можешь без тех… снадобий?

Она пожала плечами.

– Почти ничего.

– Но что-то можешь?

– Очень мало.

– Например?

Она вскинула на меня внимательный взгляд темных глаз с их удивительно широкой радужкой, что приводит меня в трепет.

– Из недоступного простому человеку?

– Ну да!

– Могу летать, – сообщила она просто. – Конечно, только ночью. Больше ничего.

– Ну да, – сказал я. – А загрызать?

Она слабо пожала плечами.

– Это могут и другие женщины. Только у них клыки короче.

– А у тебя? А ну покажи.

Она послушно раскрыла рот. Зубы, как уже заметил, ровные, красивые, хорошо подогнанные и такие белые, что почти белее ее кожи. Клыки такие же, как и у всех. У меня и то длиннее.

– Они что, – спросил я, – выдвигаются?.. В каких случаях?

– Когда очень голодна, – ответила она послушно, – и еще надо, чтобы жертва была совсем рядом. Чтобы я слышала движение крови в артериях. Тогда во мне поднимается некая безумящая волна, что-то меняется, я все вижу иначе…

Она виновато замолчала, но я не стал обличать, как пособницу Сатаны, что сделано, то сделано, у меня тоже в особых случаях, когда послушная самка рядом, начинается усиленное движение крови в артериях и в других местах. И тоже… да, некая волна, всплеск гормонов и все такое. Может быть, даже зубы вырастают хоть на миллиметр, но как-то не до измерений было.

Я все еще таращил на нее глаза и морщил лоб в безуспешных попытках решить сложную задачу, она сидела тихо и смотрела на меня послушно и покорно.

– Где же тебя применить, – размышлял я вслух, – где же…

– Мой господин, – произнесла она нерешительно, – но ты воюешь… Я могу пить кровь животных, но могу и твоих противников… Их же все равно убиваете!

– Это идея, – сказал я обрадованно, потом что-то заскребло в том месте, где душа, хотя я так и не понял, где заскребло. Только ощутил этот скреб, сказал уже другим тоном: – Хорошая идея, рациональная… только мы не совсем рациональные. Одно дело убить мечом, копьем, топором или палицей… да хоть стрелой, хоть камнем – чем только не убиваем друг друга! – но вот послать на человека вампира… гм… в этом что-то нечестное. Сам не понимаю, почему честнее хряснуть топором по темечку, чтобы мозги по стенам, а вот дать вампиру перегрызть глотку…

Она сказала жалобно:

– Когда мы перегрызаем, жертва обычно даже не чувствует! Не то что вы, когда убиваете…

– Гм…

– Наши жертвы счастливы!

– Ага, – сказал я нервно, – особенно во время вязки… Ты ко мне с такими предложениями не вздумай. В смысле, насчет койтуса, а то я заранее… дам сдачи. Нет, пусть лучше мрет в жутких муках, но это узаконенные муки, так можно, а вот вампиру отдать на питание – нельзя. Воронью можно, но уже после боя. Даже в боевых условиях вампиру нельзя… хотя, кто знает, может быть, в особых случаях, в диверсионных группах? Там правила помягче…

Она спросила с надеждой:

– Что такое – диверсионных?

Я отмахнулся.