Исландская карта - Александр Громов

Прищурив глаз, Розен водил пальцем над хитрым механизмом – соображал, какие шестерни придут в движение.

– Гм. Я, конечно, не инженер и не техник, но, пожалуй, скажу. Это случится при переключении редуктора на максимальное передаточное число. Иными словами, при команде «самый полный вперед» и, разумеется, полном давлении в котлах, без которого такая команда немыслима.

– Именно. Ключ будет сброшен в механизм действием самого механизма. Зубья шестерен и без того работают с очень большой нагрузкой, а при попадании постороннего предмета они наверняка поломаются. Вот вам и «дестроу экскрикшнс». Корвет лишится хода как раз тогда, когда от скорости будет зависеть все. В самом благоприятном для нас случае выйдет из строя одна лишь высшая передача, но ведь тут что в лоб, что по лбу. Встретившись с превосходящим противником, «Победослав» не сможет развить предельную скорость.

– Но сможет драться, – возразил Розен.

– Да, какое-то время сможет. Но в конце концов… Вы ведь военный человек, вам не надо объяснять, что будет «в конце концов»?

– Не надо, – мрачно признал Розен.

– То-то и оно. Негодяй все рассчитал. «Самый полный вперед» может понадобиться нам лишь в бою или, от крайности, при сильнейшем шторме. Заметьте, во время минувшего шторма редуктор из строя не выходил. Следовательно, покушение на диверсию было осуществлено позднее. Ремонт машины оказался для нашего противника как нельзя более кстати. Он стащил у Аврамова пластырь и с его помощью прикрепил гаечный ключ к крышке редуктора с внутренней стороны. Шито-крыто и, главное, безнаказанно. Это вам не песочек в подшипниках. Дальнейшее ясно и ребенку: нас атакуют исландцы, каперанг командует «самый полный вперед» – и готово, извольте принимать неравный бой на дохлом парусном ходу. В храбрости экипажа и ваших морпехов я не сомневаюсь – как, увы, и в исходе боя. С точки зрения нашего противника, не менее существенно и другое обстоятельство: во время боя нам будет не до поиска виновного.

– Он что, самоубийца, этот Иванов? Рассчитывает в безнадежном бою остаться жив?

– Как знать, – уклончиво ответил Лопухин. – Риск велик, конечно. Однако проще простого покинуть корвет, имитировав случайное падение за борт, как только станет чересчур жарко. На его месте я бы так и сделал. А перед этим вывел бы из строя командира, старшего офицера и вахтенного начальника. Для опытного профессионала это не составит большого труда.

По скулам полковника прокатились желваки, кривя страшный шрам.

– Удивительно легко вы об этом говорите. Ну а на вашем месте, что бы вы сделали?

– То, что делаю сейчас, – сижу, скучаю и жду, когда меня придут убивать. А заодно, кстати, и вас. Вернуться я вам уже не предлагаю – раньше надо было. Подле меня безопаснее. Только уж не мешайтесь!

– Постараюсь. Но я вот о чем думаю: сидим мы с вами в машинном отделении, ловим злодея на наживку, а цесаревич без должной охраны. Случись что – нам этого не простят. А если сейчас пойти и доложить обо всем Пыхачеву? Вестового можно арестовать по подозрению. Далее остается провести следствие, перетряхнуть команду и установить сообщника. Разве невыполнимо?

– А если все-таки не установим? Представьте: лже-Иванов в глухой несознанке, и что нам делать? Прикажете иголки под ногти ему загонять? Сажать под арест всех, кто во время ремонта мог оказаться возле редуктора? Допрашивать по очереди всю команду, начиная с офицеров, обыскивать каюты, шерстить матросские рундучки? Тогда уж придется потрясти и ваших морпехов. Понравится вам это?

– Терпеть не могу риторических вопросов.

– Кроме того, выйти отсюда нам будет не так-то легко, уж поверьте. Тигр в засаде, дичь в ловушке… А теперь давайте помолчим, не то в самом деле станем дичью. И еще: нам надо разделиться. Если хотите еще пожить, сидите неподвижно и не высовывайтесь из тени.

Прошептав эти слова, Лопухин, пригнувшись, скользнул куда-то и вдруг исчез. Розен замер, стараясь уловить дыхание «цербера» или шорох его одежды. Вотще. Задержал дыхание – и услыхал лишь глухие толчки собственного сердца, больше ничего.

И потянулась еще одна вечность – вечность ожидания.

Не так-то просто оказалось сидеть неподвижно, не меняя позы. Очень скоро затекли ноги. В Академии Генерального штаба Розена научили многому, но только не умению превращаться в камень. Пришлось осваивать эту науку на ходу. Понапрягал попеременно мышцы ног – помогло.

На время. Очень скоро зачесалась спина. Потом затылок. Потом щиколотка. Потом засвербело за ухом с такой силой, что из глаз едва не покатились слезы. Левую икру начало подергивать – вот-вот сведет судорогой. И в довершение всего мочевой пузырь заставил вспомнить о гальюне. Нет, это невыносимо!..

Но Лопухин терпел, прячась где-то в тени механизмов, и Розен, стиснув зубы, тоже решил терпеть до последней возможности. Неужели чиновник из Третьего отделения окажется выносливее его, полковника Генштаба? Не бывать этому!

Злость помогла отмобилизоваться. Зато Розен потерял контроль над временем. Сколько он сидит неподвижно – час, два?

Неизвестно. И неизвестно, сколько еще придется просидеть.

«Придут убивать» – так, кажется, сказал граф? Ну допустим. Хотя весьма странно. Вон он трап, один из трапов, соединяющих орлопдек с орудийной палубой, вон светлое квадратное пятно люка над ним. Если убийца сунется в люк, он просто слабоумный. Это все равно что кричать: «Вот он я!» – да еще нарисовать на лбу мишень. Чепуха какая-то!

От скуки Розен спел в уме несколько модных романсов. Перечислил все пристани на Волге, Днепре, Западной Двине и Амуре, а также все шлюзы на Темзе. Вспомнил длину и грузоподъемность всех до единого мостов на новостроенной Транссибирской железнодорожной магистрали. Перешел было к перечню и численному составу пехотных полков британской армии, расквартированных в Индии, и тут левую ногу свело наконец всерьез.

Крайне несвоевременно! Чуткое ухо полковника уловило слабый металлический лязг. Пришлось обозвать себя болваном: со стороны кормовых трюмов имелся, оказывается, еще один вход с железной дверью на задрайках. Лопухин, конечно, держал его в уме, а полковник Генштаба не удосужился даже осмотреть как следует место операции! Стыдно.

Донесся еле слышный скрип. Тот, кого дожидался Лопухин, шел очень, очень осторожно. Ни полоски света, ни шороха одежды, ни звука шагов. И все-таки Розен знал: этот человек уже где-то здесь, явился не со света, а из темноты, и глаза его отлично видят.

Медленно-медленно полковник повернул голову. На лбу выступили капли пота – проклятая нога мучила страшной болью. Розен терпел.

Слабый шорох. Ага, вот он уже где… Значит, прекрасно видит редуктор со снятой крышкой… Что будет делать дальше – стрелять, как только заметит цель? Глупо. На выстрелы сбегутся – и пропал агент ни за понюх табаку. Неужто в самом деле рассчитывает снять двоих без шума и приладить крышку на место? А трупы? Трупы, наверное, закопать в уголь…