Троя. Повелитель Серебряного лука - Дэвид Геммел

Египтянин оглянулся и посмотрел на руль, у которого стоял Геликаон. Никого рядом с ним не было, гребцы молча работали. В этот день не звучало песен и смеха, моряки не обменивались ленивыми замечаниями. «Ксантос» плыл в поисках своей добычи. Сначала Гершом подумал, что печальное настроение вызвано смертью Зидантоса, но к вечеру догадался, что здесь было что-то еще. Люди нервничали. Гершом постарался понять причины этого беспокойства.

Они боялись, что состоится еще один бой? Вряд ли, потому что он видел, как они сражались, и моряки были не из трусливых людей. К тому же во время морского сражения они понесли очень мало потерь. Рулевого, Эпея, застрелили в спину, но он управлял «Ксантосом», пока люди Геликаона не взяли на абордаж судно противника. Затем он упал и умер. Убили еще трех человек, но, очевидно, двое из них были новичками и не успели завоевать дружбу своих товарищей. Сильному египтянину было не понятно отсутствие радости победы. Наконец, он повернулся к Ониакусу.

— Вы, морские люди, празднуете победу очень странным образом, — заметил он. — После каждой нашей победы звучат песни и смех. Мужчины хвастаются своими смелыми подвигами. Они радуются, что остались в живых. А так мне кажется, что я плыву на корабле смерти.

Ониакус посмотрел на него с насмешкой.

— Вид этих сгоревших заживо моряков совсем тебя не тронул, египтянин?

Гершом был сбит с толку. Как он мог оплакивать смерть врагов?

— Они напали на нас, — сказал он. — Мы победили.

— Мы убили их. Жестоко. Они были моряками. У них были семьи и любимые.

Гершом почувствовал, как в нем поднимается гнев. Что за бессмыслица?

— Тогда им нужно было оставаться дома с их любящими семьями, — воскликнул он. — А не пытать честного человека до смерти. Когда нападает лев, вы не думаете о том, сколько детенышей ему приходится кормить. Вы просто убиваете его.

— Мне нечего возразить, — согласился Атталус.

Ониакус бросил сердитый взгляд на них обоих.

— Вола убил Коланос. Его одного следовало сжечь. Нам нужно было потопить корабль и освободить команду.

— Освободить их? — Гершом засмеялся. — Чтобы они могли напасть на нас снова? Если бы они захватили «Ксантос», они бы вас отпустили?

— Нет, не отпустили, — признался кудрявый гребец. — Они убили бы нас. Но именно это отличает добро от зла. Когда мы ведем себя, как они, мы становимся такими же. В противном случае, какое у нас оправдание для существования? Следуя их морали, мы лишаемся права осуждать их.

— О, тогда мы говорим о философии, — сказал Гершом. — Очень хорошо. Однажды, очень давно, в Египте было восстание. Фараон поймал зачинщиков, жрецы просили их убить. Вместо этого он выслушал обиды людей, которые восстали против него, и решил с ними поговорить. А затем отпустил их всех по домам. Фараон даже снизил налоги в взбунтовавшихся областях. У него тоже была своя философия. Несколько лет спустя мятежники снова подняли бунт, на этот раз удачный, и убили фараона. Его жен и детей тоже убили. Фараон правил меньше пяти лет. Один из заговорщиков стал фараоном вместо него. Против него тоже поднимали восстания, но он подавил их, убив всех мятежников. Он убивал не только их, но и их семьи. Этот фараон правил сорок шесть лет.

— К чему ты клонишь, египтянин? Варварство, по-твоему, приносит успех? Жестокие люди всегда преуспевают, а милосердные терпят неудачи?

— Конечно. Это логический вывод, доказанный историей. Однако я считаю, что опасно впадать в крайности. Человек, который проявляет жестокость, — зло, а человека, проявляющего милосердие, перехитрят. Это больше вопрос равновесия, гармонии, если хочешь. Сила и милосердие, безжалостность порой тесно связаны с состраданием.

— Сегодня это было больше, чем простая безжалостность, — сказал Ониакус. — Я никогда не думал, что Геликаон такой мстительный.

— Это было больше, чем месть, — заметил Атталус.

— Как это?

— Мы могли бы их сжечь в море и отправиться на поиски Коланоса. Вместо этого мы притащили корабль обратно в бухту, чтобы все могли стать свидетелями этой расправы.

Каждый моряк на берегу расскажет об увиденном, а чрез несколько недель в Зеленом море не будет ни одного порта, где не слышали бы эту историю. Думаю, Геликаон именно на это и рассчитывал.

— Чтобы весь мир знал, что Геликаон и его люди дикари?

Атталус пожал плечами.

— Если бы ты был микенским моряком, тебе бы захотелось снова выступить против Геликаона?

— Нет, — признался Ониакус, — не захотелось бы. Все равно не верю, что многие захотят теперь служить Счастливчику. Когда мы вернемся в Трою, многие из команды оставят службу.

— А ты? — спросил Гершом.

Ониакус вздохнул.

— Нет. Я дарданец, и Геликаон — мой господин. Я останусь ему верен.

Было тепло, легкий ветерок дул с юга. Снова появились дельфины, которые теперь плыли рядом с кораблем. Гершом понаблюдал за ними какое-то время. Туман становился все сильнее, и они услышали, как Геликаон приказал гребцам сбавить темп. Оставив Атталуса на носу, Ониакус ушел на палубу. Гершом последовал за ним, пройдя мимо моряков у снарядов, стреляющих огнем. Двое мужчин поднялись на корму. Лицо Геликаона было похоже на маску, на которой не отражалось никаких эмоций.

— Нам нужно найти берег, Счастливчик, — сказал Ониакус. — Скоро закат.

В течение следующего часа «Ксантос» медленно продвигался вдоль скалистого побережья, наконец, корабль свернул в глубокую бухту в форме полумесяца. Берег там был пустынным, и Геликаон приказал людям, отвечающим за метание огня, спуститься и уложить в трюм сосуды с нефтаром. Как только это было сделано, «Ксантос» вытащили на берег кормой вперед. Геликаон отдал приказ, чтобы двадцать человек из команды остались на борту на случай, если микенский корабль обнаружит ту же бухту, хотя Гершом понял, что он не надеялся на такую случайность.

На берегу разожгли несколько костров, и группы моряков направились вглубь острова в поисках дров и пресной воды. Гершом остался на борту корабля. Его руки все еще сильно болели, чтобы держать веревки и спуститься на песок. Несмотря на это, он чувствовал, как к нему начала возвращаться сила. Геликаон тоже остался на «Ксантосе». Наступил вечер, загорелись огни, но люди были молчаливыми.

Когда рассеялся туман, и на ночном небе появились яркие звезды, один или два моряка заснули. Большинство бодрствовали, и Гершом, дремавший на корме, увидел, что они собрались большой группой и разговаривали тихими голосами.

Геликаон принес Гершому немного еды, кусок сыра и вяленого мяса. Еще он протянул египтянину бурдюк с водой.

— Как твои руки? — спросил он.

— Я быстро выздоравливаю, — ответил Гершом, с благодарностью принимая еду. От сыра исходил приятный запах, мясо было приправлено и таяло на языке. Геликаон стоял на корме, глядя на берег и собравшихся там людей. Гершом немного понаблюдал за ним, вспомнив, как тот спрыгнул на палубу врага. У команды навсегда в памяти останется вид горящих людей, оставшихся в живых после боя. А Гершом запомнит молодого царевича в доспехах, который прокладывает себе дорогу сквозь микенские ряды. Он безупречно владел мечом, его нападение невозможно было остановить.