Сто фактов обо мне - Ирина Андрианова

Полночи Оля не спала. А когда уснула, ей приснился сон: папа чистит старого леща в бронзовых латах, и острый нож никак не может поддеть чешуйки, а тупится, тупится и исчезает в папиной руке, будто это не нож, а ломающаяся на глазах дощечка.

Утром мама вызвала такси. Кузи нигде не было.

– Где Кузя? – спрашивала то и дело Оля. – Где он? Мама, почему мы его не ищем?

– Сейчас придет, не ной. – Мама курила сигарету за сигаретой. – Парню вчера так худо было. Он, оказывается, жил с двух лет с мамой, отец их бросил. А недавно… мама нового мужа привела… гражданского… и у них с Кузей отношения не сахар… Делят они все время что-то, ругаются… Мама – на стороне мужа…

– Значит, он в кадетку из-за домашних проблем сбежал?

Мама вздохнула.

– Выходит, так… Правда, мне сказал, в кадетку пошел, чтобы стать мужчиной, взрослым… В общем, вся эта история с супергероем… смешная, но для Кузи – ужасная травма.

Кузя появился на деревенской улице внезапно, в потоке сентябрьского солнца. Высокий, гибкий, в старой куртке. Его почему-то мотало, словно он бежал только что несколько километров или выпил. Через минуту такси мчало маму, Олю и Кузю к железнодорожной станции.

– Мам, мы с папой не попрощались, – тихо напомнила Оля.

– Ладно, из дома позвоним. Он сказал, сегодня в пойму на охоту пойдет, – устало ответила мама.

Оля вздохнула и взглянула на Кузю. Он крепко спал, откинувшись головой на спинку сиденья.

6

Прошла неделя. Оля не ждала Кузиного звонка. А он внезапно позвонил.

– Труба, прошвырнемся? – предложил Кузя.

Оле не хотелось прошвыриваться, но она отчего-то согласилась. Наверное, вспомнила, что недавно у Кузи была душевная травма.

Они шли по улице, свернули в парк, сели на скамейку. Кузя искоса посмотрел на Олю:

– Слушай, а чего ваши деревенские говорят про мертвых? Как живые с мертвыми разговаривают?

– Проехали, – ответила Оля. – Сказки это!

– Не, давай скажи, – настаивал Кузя.

– Говорят, живой человек приходит к мертвым на одно место около церкви, – нехотя выдала Оля. – Они костер жгут, говорят о том о сём, приглашают в свой круг живого. Ну, он садится… С мертвыми нестрашно быть. Живой спрашивает о своем, те дают совет. Потом живой уходит. Оглядываться нельзя.

– Почему?

– Говорят, плохая примета. Оглянешься – совет мертвых не сбудется, – объяснила Оля.

– Я, кажется, не оглядывался.

– При чем здесь ты? – удивилась Оля.

– Меня твой отец к мертвым водил. К церкви.

– Че-его?

– Я, Оль, не в себе был… Все твоей матери рассказал, про свою мать, про отчима. Я у них лишний. Представляешь, поперли бы меня из кадетки – и куда я? К ним? Не. У меня мысль была – больше в город не возвращаться… Тогда твоя мать сказала, что сейчас мужа позовет и он меня отведет к церкви.

– В то место? К мертвым?

– Ну. Они на костре рыбу жарили. Обычные дядьки, в ватниках, кепках. Один все шутил, повторял через слово: «Ядрена-Матрена!»

Оля знала: так любил приговаривать дядя Володя Богданов, балагур, баянист. Два года назад он погиб в автокатастрофе, возвращаясь со свадьбы племянника.

– Потом они мне говорят: «Давай, парень, колись: что стряслось? У тебя глаза заплаканы, как у девчонки». Ну, я им рассказал – про дуру-англичанку, сочинение на тему профессии, про то, что директор выгнать хочет.

Кузя замолчал, смотрел на дорожку. Оля толкнула его в плечо:

– Ну! Дальше.

– Короче, у них вдруг бутылка оказалась, синее стекло, цвет – жуть, глаза ломило. Они это вино по стопарикам разлили… Оно еще странно называлось.

– Как? – спросила Оля.

– ВМ.

– Вэ-э э-эм… – протянула Оля. – Как это расшифровывается?

– Не знаю, – ответил Кузя. – Но, кажется, я догадался – вино мертвых.

– Дурак ты, Кузнецов! Тебе не в кадетку надо было идти, а в литературный кружок! – разозлилась Оля.

– Ладно, Труба, не заводись, – примирительно сказал Кузя. – Твой отец запрещал мне синее вино пить, а сам пил.

Порыв ветра прошелся по лимонным гривам лип, под которыми сидели Кузя и Оля. Несколько листьев начали кружиться в воздухе.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросила Оля мгновенно пересохшим горлом.

– Ничего… После того вина мужики у церкви дали мне совет, чтобы я историю с англичанкой в голову не брал… Они велели: иди к директору, покайся, скажи, готов прощение у англичанки попросить перед всем кадетским строем. Тебя оставят учиться, мы знаем.

– Ты… прогнулся?

– Да. Сделал, как они сказали.

– Еще они говорили, что иногда человек попросивший не унижен, а возвышен. Летит дальше, как птица… Это правда.

Оля молчала. Кузя добавил:

– Я попросил прощения. Англичанка губы поджала, глазами туда-сюда, наш директор корпуса, спинка прямая, на всех рявкал… Я попросил, Оль.

И сейчас, знаешь, легко! А те, кто ржет в кадетке в спину… плевал я на них!

– Кузя… Дальше что было? Там, у церкви? Ты же один к такси пришел… – сказала Оля.

– Твой отец приказал: «Иди, моя жена уже машину вызвала, вы сейчас уедете, а мы с мужиками – в пойму, на охоту…» Я пошел от них. Еще твой отец сказал: «Не оглядывайся, Глеб…»

Они молчали. Липовые листья шлепались на асфальт.

– Оль, откуда он знает мое настоящее имя? Меня здесь все Кузей зовут.

Спина у Оли похолодела. Она отцу о Кузе ничего не говорила.

– Я ему сказала, – соврала Оля и поднялась со скамейки. – Дружу с парнем, ходим по магазинам, покупать обувь – наше хобби.

Кузя засмеялся.

– Слушай, чего ты сегодня притащился? Кажется, нет повода. – Оля ковыряла носком туфли песок.

– Твоему отцу обещал. Он попросил: мол, ты Олю мою не забывай – ей рядом мужское плечо нужно. Я говорю: норм, хорошо.

Оля подняла на Кузю глаза и даже выдавила улыбку.

– Знаешь, мне пора. Я к тебе на полчаса вышла.

Ночью Оля встала с постели и подошла к окну. Она всегда так делала, когда не спалось. Пустая улица, угол сквера.

Интересно, лежит ли в мамином столе, в нижнем ящике, папка без тесемок, серая такая? В той папке были страшные документы: свидетельство о смерти отца, выданное три года назад; пропуск на кладбище, похоронные квитанции… Оля однажды держала их в руках и так кричала, что мама вырвала из Олиных рук бумажки и начала быстро-быстро говорить: