Лоренцо Великолепный - Наталья Павлищева

– Как вы объясните их присутствие в городе?

– Во-первых, они ничего не будут знать до самого начала, даже зачем их призвали. Во-вторых, мы сделаем вид, что они пришли просить у Флоренции убежище, а оружие принесли, чтобы предложить свои услуги наемников.

Риарио обомлел, архиепископ Сальвиати вполне стоил кондотьера Монтефельтро, он тоже способен придумать такое, до чего не всякий полководец додумается.

Сам Сальвиати смотрел насмешливо.

– И последнее, милорд. Ваше присутствие во Флоренции нежелательно. Крайне нежелательно.

– Но как же…

– Стоит вам появиться, и Медичи все поймут. Сидите в Риме и ждите известий.

Вот тут Джироламо Риарио переиграл архиепископа, он и сам не собирался ехать во Флоренцию, заговор, даже прекрасно подготовленный, опасен, а опасности сын папы не любил. К чему рисковать своей головой, если можно рискнуть чужой, ничего за это не платя?

– Кто же будет командовать там? – Риарио удалось скрыть свое удовлетворение от предложения Сальвиати. Тот был готов к вопросу, спокойно произнес:

– Я.

– Но это опасно, милорд.

Сальвиати отмахнулся:

– Вы же не ваш племянник, перестаньте тратить время на чепуху. Остается проблема с появлением во Флоренции Монтесекко с его людьми. У Монтесекко один всадник стоит десяти перуджианцев, а то и двадцати.

Сделать все до Пасхи не успели, но это уже не смущало.

– Значит, будет не до, а после. Так даже лучше, в Страстную субботу от камней, привезенных предком Пацци из Святой Земли, зажигают огонь лампад, потушенный накануне в знак траура и предательства. Это привилегия Пацци, и она хорошо напомнит городу о заслугах семьи. Пасхальная неделя нам вполне подойдет. Нужно только успеть до Майского дня.

– Почему? – удивился Риарио.

– В этот день флорентийцы празднуют настоящую весну. После всего нужно устроить большой праздник, чтобы расположить к себе сердца молодых флорентийцев.

– Да, вы правы. И пребывание кардинала не вызовет подозрений.

– Да, остальное уже определим там.

Монтесекко придумал повод собрать своих всадников во Флоренции к этому времени.

Лоренцо, привычно уже хмурясь, читал письмо кондотьера.

– Джанбаттисте Монтесекко приспичило набрать наемников для какого-то похода именно во Флоренции. Все оправдано, не придерешься. Смиренно просит разрешить его людям собраться с разных сторон у нас, чтобы после праздника отправиться дальше.

– Почему вам это не нравится, милорд? – поинтересовался Чезаре Петруччи, недавно избранный гонфалоньером Флоренции.

– Да потому, что присутствие вооруженных людей, к тому же обученных и под хорошим командованием, всегда опасно.

– Но это пасхальная неделя, милорд.

На замечание гонфалоньера Медичи только поморщился:

– Галеаццо убили и вовсе в Рождество.

– Вы опасаетесь за свою жизнь? Тогда вам стоит уехать из города на это время.

– Ну уж нет! Такого удовольствия я Пацци не доставлю. Монтесекко мне показался порядочным человеком, он не из тех, кто нападает из-за угла.

– Зря вы так, милорд. Как раз из тех.

– Значит, придется носить под плащом кольчугу.

На это возразил уже Паоло, с которым Лоренцо пришлось обсудить меры предосторожности:

– Лучше панцирь, милорд. Против кольчуги есть мизерикорд или даже стилет.

– Все-то ты знаешь…

Но это оказались не все сюрпризы пасхальной недели.

Юный кардинал Риарио проездом из Пизы в Перуджу просил разрешения остановиться на несколько дней во Флоренции. Смиренно просил.

– Зачем ему наше разрешение? Разве нельзя остановиться в загородном доме архиепископа Тосканы и потом продолжить путь? Да и просто приехать и побыть во Флоренции. С каких это пор стали спрашивать такое разрешение? Флоренция не закрытый город, – недоумевал Петруччи.

Медичи показал письмо:

– Вы посмотрите на количество людей в его свите.

– Да… королевская свита. Он так боится за свою жизнь? Два десятка монахов и десяток охранников.

– Не считая слуг, которые тоже вооружены. Но посмотрите, кто его сопровождает.

– Архиепископ Пизы Сальвиати.

– Да. – Медичи резко поднялся, отшвыривая письмо. – У которого своя свита немногим меньше. Зачем нам здесь сразу столько монахов? Наверняка вооруженных до зубов.

– Думаете, заговор?

– Не думаю – уверен. И отказать нельзя. Сейчас любой отказ станет поводом для прихода не одного Монтесекко с его наемниками, но и всех, кто на границах Тосканы. В Имоле Толентино, в Тиферно Кастелло… Обложили нас, словно зверя при загонной охоте. Малейший повод – и с места сорвутся все!

Некоторое время он молчал, молчал и Петруччи. Чезаре не был ни трусом, ни глупцом, он понимал, что Великолепный прав, Рим начал на него охоту, смертельную охоту. Но Петруччи не знал, как нужно поступить в такой ситуации. Не для того, чтобы спасти свою шкуру, а чтобы помочь Медичи с честью и живым выйти из положения.

– А я не дам им повода напасть, – вдруг заявил сам Лоренцо. – Мы примем и кардинала тоже. И его свиту. И Сальвиати со свитой. Я буду улыбаться, приветствовать их и даже угощать.

– Отравить? – шепотом поинтересовался гонфалоньер.

– Не-ет… Мои повара прекрасно готовят, все будет на высоте. Надо вынести все, вытерпеть, пока длится этот визит, быть предельно осторожным и не дать повода для нападения. Им же повод нужен, так ведь?

– Наверное, милорд.

– А я не дам такого повода. Встречу всех и каждого и провожу с честью. Даже Сальвиати. Пусть думает, что я надеюсь на примирение с папой Сикстом.

– Вам будет нелегко, милорд.

– Не просто нелегко, но чертовски трудно, но я справлюсь. Зато потом… Но об этом молчите. Дайте свое согласие на пребывание во Флоренции всех, кого они приведут. Для начала им нужен я, а меня они не получат.

– И ваш брат, – снова осторожно напомнил гонфалоньер.

– Да, Петруччи, да. Джулиано придется на время посадить под замок, он способен ввязаться в драку и тем самым погубить себя.

Тяжелый разговор… Но Петруччи был рад одному: провести Великолепного не удалось, он все видит насквозь и сумеет перехитрить врагов. На то он и Великолепный…

Рафаэль Риарио был в смятении.

Этому внучатому племяннику папы Сикста еще не исполнилось семнадцати, но красная кардинальская шапка полгода назад увенчала голову юноши, даже не закончившего обучение в Пизе. Папа Сикст очень любил своих племянников, хотя злые языки болтали, что по крайней мере двое из них – Пьеро и Джироламо Риарио – никакие не племянники, а попросту сыновья понтифика. Поговаривали также, что Франческо делла Ровере до того, как стал папой Сикстом, был весьма благосклонен и к своей племяннице Виоланте Риарио, в результате этой благосклонности, мол, и родился сам Рафаэль.