Сестра! Сестра? - Сью Фортин

– Я не хотела звонить слишком поздно и боялась, что Хлоя будет уже спать.

Маму, кажется, удовлетворило мое объяснение, она зовет Ханну.

– Здравствуй, милая, – говорю я.

– Мамочка!

Голос дочери вызывает у меня счастливую улыбку. Ханна щебечет, пересказывает события прошедшего дня: как девочки с папой рисовали в кухне за столом, от чего на душе у меня сразу теплеет; как они с Элис пекли пирожные, а папа их ел и нахваливал, – что оказывает на меня обратный эффект.

Образ Элис, наслаждающейся семейным счастьем с Люком и девочками, бьет меня под дых.

– Здорово, – выдавливаю я. – Давай я теперь поболтаю с Хлоей.

Слышно, как малышка хихикает на заднем плане. Я с удовольствием на нее отвлекусь. Тут вдруг звучит голос Элис:

– Хлоя, поговоришь с мамочкой?

Я едва не визжу. Почему с моими детьми Элис? Где, черт возьми, их папаша?

– Хлоя, привет. Это мама.

– Мама! Мамочка! Элис меня щекочет. Мы ели пирозные. Пирозные-бабочки. Со сливками.

– Везет вам. Вкусно? Припрячешь для меня одно? – Я заставляю себя говорить бодро.

Мамин голос суфлирует Хлое – скажи «до свидания» и «я люблю тебя». Хлоя послушно повторяет, и я благодарна маме за эту небольшую подсказку. Потом мама подзывает Ханну и велит тоже со мной попрощаться.

– Я люблю тебя, мамочка, – произносит Ханна.

– И я люблю тебя. Очень сильно. – Трубка переходит к маме. – А Люк далеко? – спрашиваю я.

Я и хочу с ним поговорить, и не хочу – вдруг он станет задавать неудобные вопросы про Надин, и мне вновь придется лгать.

– Люк в студии, – отвечает мама. – Он сегодня целый день хандрил, и я посоветовала ему заняться творчеством для поднятия настроения. Нехорошо, что девочки все это видят, в доме нездоровая обстановка.

– Я понимаю, мам. Я вернусь в середине недели, и все наладится. Вот увидишь.

Ссоры в любом случае должны прекратиться. Я либо впущу Элис в свою жизнь, либо нет. Не знаю, чем чреват второй вариант для меня, моего брака и моей семьи, но рано или поздно я обязана подвести черту. Дальше так продолжаться не может.

На следующее утро я просыпаюсь рано. Перелет меня утомил, организму недостаточно времени для перестройки на местное время – проспала я часов пять, не больше. В закусочной через дорогу заказываю завтрак: блинчики с кленовым сиропом и кофе – целый кофейник. Вспоминаю давний разговор с Люком о гипотетической поездке в Америку. Стояло дождливое воскресенье, стаж нашей семейной жизни исчислялся несколькими месяцами, Ханна была совсем малышкой, и мы пытались спланировать первый совместный отпуск. Путешествие в Америку с шестимесячным младенцем выглядело довольно смелой затеей, но мы с Люком сидели в обнимку, пили вино, составляли воображаемый список того, чем бы заняться в Америке, и мечтали однажды претворить его в жизнь. Блинчики с кленовым сиропом шли в начале моего списка, что очень развеселило Люка. Он потом еще долго надо мной подшучивал.

Воспоминание вызывает улыбку, но на смену радости приходит грусть. Я смотрю на блинчики и вдруг понимаю, что они утратили для меня привлекательность. Во всяком случае сегодня, когда я одна, без Люка и девочек. Я отодвигаю тарелку, расплачиваюсь и ухожу.

В арендованной машине достаю из сумки телефон, отыскиваю записанный в нем адрес Элис Кендрик и ввожу его в спутниковый навигатор; он выдает сообщение, что до места сорок минут езды. Я веду машину осторожно – все-таки впервые на американской автомагистрали, – уделяю пристальное внимание дороге, транспорту впереди, разметке и светофорам; напоминаю себе, что здесь можно поворачивать направо на красный свет, если никому не мешаешь. Все это немного нервирует, но я справляюсь. Вскоре я уже на мосту, соединяющем остров Амелию с континентальной Флоридой. Остров маленький, всего тринадцать миль в длину, и жителей на нем меньше двенадцати тысяч. Однако это популярный туристический курорт, и в нем царит дружелюбная атмосфера, свойственная небольшим городам, – если верить Интернету.

Через несколько минут я сворачиваю с Джасмин-стрит и, следуя указаниям, еду до конца тупиковой улочки, где спутниковый навигатор информирует о прибытии на место. Нужное мне бунгало стоит в ряду похожих домиков: отдельные или совмещенные, все они выглядят очень ухоженными и скромными. Ничего вульгарного или кричащего. Густая тень высоких деревьев защищает от ослепительного солнца, от его лучей дорога вся в золотых пятнах. С деревьев свисают длинные нити испанского мха, напоминая помятый серпантин наутро после новогодней ночи.

По виду не скажешь, есть ли кто-нибудь в бунгало. На улице тихо, ни в одном из домов нет признаков жизни.

Поднимаюсь на крыльцо, стучу. Напряженно вслушиваюсь. Тишина. Я проделала такой долгий путь не для того, чтобы спасовать перед пустым домом. Оглядываю улицу, вправо, влево. По-прежнему никого. Огибаю бунгало сбоку. Здесь калитка, она не заперта. Открывается внутрь. За калиткой, позади дома – сад. Когда-то за ним заботливо ухаживали. Например, Патрик Кеннеди – возможно, он любил возиться в саду.

Через окошко в задней двери я заглядываю в кухню. Там царит образцовый порядок. Возле раковины нет грязной посуды, ни единой чашки или тарелки. На тумбочке не лежит небрежно брошенное полотенце, в миске не томятся ожиданием фрукты, не приглашают себя съесть. Передо мной будто домик с выставки. Я поворачиваю ручку на двери – заперто, ничего удивительного. Я все равно дергаю еще раз, на всякий случай. В другие комнаты посмотреть нельзя, жалюзи опущены.

У боковой калитки – два мусорных бака. Чувствуя себя сыщиком-дилетантом, я решаю проверить их содержимое. Оно подскажет, давно ли дом пустует. В первом баке мусор, который пойдет на переработку: на дне валяются несколько пустых коробок и банок, картон. Запах из второго бака вызывает острую тошноту. Изнутри с жужжанием выпархивает туча мух, я визжу, бросаю крышку и отскакиваю.

К забору прислонена бамбуковая палка. С ее помощью я откидываю крышку злополучного бака, отступив от него на расстояние вытянутой руки. Жужжание мух и гнилостная вонь ужасны, но я к ним уже готова. Прикрыв нос и рот ладонью, я делаю шажок и заглядываю в бак, стараясь держаться подальше. Внутри, наверное, несколько мусорных пакетов, поставленных один на другой. Я вижу верхний. На нем корчатся белые личинки, контрастируя по цвету с черным полиэтиленом. Тыкаю в пакет бамбуковой палкой. Завязан он слабо, и мне удается его открыть.

Не знаю, чего я ожидала. Наверное, богатое воображение разыгралось. Я с нескрываемым облегчением обнаруживаю в пакете упаковки из-под еды и питья. Сверху лежит кусок испорченного мяса, вот откуда мухи. Я захлопываю крышку. Хорошо, что внутри не нашлось ничего более зловещего… Я тут же ругаю себя за буйную фантазию. Ну что там могло быть? Труп?

Над забором неожиданно всплывает лицо. На меня смотрит женщина: ей за семьдесят, аккуратно расчесанные волосы обрамляют лицо, губы чуть тронуты красной помадой.