Это по-настоящему - Эрин Уатт

Я мотаю головой: то ли я ничего не понимаю, то ли здесь на самом деле нет ни одной темы для разговора, а перечислено только то, что нельзя обсуждать. И список очень длинный.

Стараясь не закричать в панике, я тру глаза руками. Похоже, мать Окли просто очень нервная. Об экологии-то почему нельзя говорить? У нее травмирующие воспоминания, связанные с изменением климата?

У меня опять звонит телефон, на экране высвечивается номер Тайриса. Это означает, что на самом деле звонит Окли.

Интересно только, какой именно Окли – добрый и милый или тот мерзавец, который насильно поцеловал меня взасос вчера вечером?

– Клаудиа говорит, ты сегодня встречаешься с моей матерью.

– И тебе привет, – бурчу я. Понятно. – Сегодня отличный день, правда?

Он игнорирует мой сарказм:

– Она наверняка будет тебе рассказывать, какой я эгоистичный, ужасный сын…

– Почему это она считает, что ты ужасный сын?

– Потому что я подал на выход из-под опеки в пятнадцать лет.

Ой, точно. Я совсем забыла, что Ок не поддерживает отношений с родителями. Тогда понятно, почему они никогда ему не звонят.

– А почему ты так поступил? – спрашиваю я и готовлюсь к тому, что сейчас он огрызнется. Но он спокойно продолжает.

– У нас были разногласия по поводу моей карьеры. Отец хотел, чтобы я бросил музыку, – говорит он равнодушным тоном. – Неважно. Вообще я просто хочу тебя предупредить. Тебе, конечно, будет приятно слушать, как она поливает меня грязью, но просто воспринимай все это с долей сарказма, ладно? С того времени она мне звонит только пару раз в год, да и то когда ей что-то от меня нужно.

– Ладно. – Слова Окли заставляют меня усомниться в сказанном. – Ты точно больше ничего не хочешь сказать?

– О чем?

Ну, вообще-то можно было бы извиниться.

– Ну не знаю… Просто мне казалось, ты хочешь что-то добавить. По поводу вчерашнего. – Я довольно откровенно намекаю.

– Не-а, – в его голосе появляется раздражение, – а ты ничего не хочешь мне сказать?

– А что, должна?

– Ну, значит, мы закончили.

И Окли кладет трубку, не дожидаясь ответа. Это меня одновременно удивляет и злит – он что, правда считает свое вчерашнее поведение нормальным? Конечно, я обязана ему подыгрывать перед камерами, но это же не значит, что можно против моей воли делать подобные вещи и еще над этим смеяться.

И почему я продолжаю ему сочувствовать? Ну подумаешь, он в ссоре со своими родителями. У него есть все, о чем большинство людей не смеет и мечтать. Он совершенно не стоит моего сочувствия, особенно после своей вчерашней выходки с «как меня зовут», за которую даже не извинился!

Я со вздохом подхожу к шкафу и ищу что-нибудь «симпатичное и не вызывающее». В итоге мой выбор падает на желтое летнее платье с маленькими зелеными цветами вдоль ворота и джинсовую куртку. Я с тоской смотрю на свои кеды, потом беру коричневые ботильоны… и все-таки надеваю кеды. Мне безразлично, что Катрина Форд может не одобрить сочетание кедов и платья. Между удобством и красотой я всегда выбирала удобство.

Я расчесываю волосы, когда в комнате появляется один из близнецов. Кажется, это Шейн, но я слишком сосредоточена на прическе и не оглядываюсь.

– Ты что, куда-то собираешься с Оком? – возбужденно говорит он. – Он приедет за тобой?

Хм, с каких это пор он его так называет?

– Нет, я иду обедать с его мамой. И меня заберет машина.

Он выглядит очень расстроенным. Да, это точно Шейн. Спенсер лучше маскирует свои эмоции.

– А… Ну ладно. Он не говорил, когда опять придет?

Если это будет зависеть от меня, то никогда. Одно дело изображать отношения с ним на публике, а другое – приглашать его к себе домой. Здесь моя зона комфорта и безопасности.

– Нет, – говорю я.

– Но мы же все равно пойдем в гости к его другу? У которого рампа на заднем дворе?

Я понятия не имею, о чем он говорит.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, он говорил мне по телефону пару дней назад…

– Когда это ты с ним разговаривал по телефону? – требовательно спрашиваю я.

– Пару дней назад, – повторяет Шейн. – Не тормози, Вонн.

Вот умник.

– Окли тебе звонил? Зачем?

Шейн живо кивает:

– Он хотел узнать, как дела с досками, поставили ли мы на них колеса и все такое. Я сказал, что поставили, а потом, что очень жалко, если ему нельзя ходить в скейт-парки, потому что тогда он мог бы показать нам какие-нибудь трюки, а он сказал, у него есть друг – профессиональный скейтер, и у него дома есть своя рампа, и обычная, и вертикальная, и что можно попробовать с ним договориться и как-нибудь туда пойти, – тараторит Шейн.

Я ничего не понимаю. Окли не рассказывал мне, что болтает с моим младшим братом.

– Ты можешь ему про это напомнить, когда в следующий раз с ним увидишься? – просит Шейн.

– Да, конечно.

Мне радостно видеть Шейна таким оживленным. После смерти родителей близнецы стали очень сдержанными, и на Шейна это повлияло сильнее, чем на Спенсера, так что, с одной стороны, я очень благодарна Окли. Но с другой – я не понимаю, что за игру он затеял.

______

Водитель Окли отвозит меня в небольшое кафе на Родео-драйв в Беверли-Хиллз. Оно называется «Ивовый сад». Пока мы ехали, я посмотрела в интернете, что это за заведение, и оно оказалось довольно популярным среди знаменитостей. Выяснилось, что оно известно своим фирменным салатом «Цезарь» с кале, а еще здесь Пол Дейвенпорт сделал предложение Халли Вулф. Это двое известных актеров, и их брак продержался примерно столько времени, сколько нужно, чтобы принесли еду.

Я подхожу к стойке хостесс и вытираю влажные ладони о платье.

– Здравствуйте. Меня зовут Вонн Беннетт, и я… э-э-э… должна встретиться с Катриной Форд.

Никогда в жизни не поверила бы, что мне придется произнести что-то подобное.

– Пройдемте со мной.

Она ведет меня через сплетенную из ивовых прутьев белую арку, увитую плющом. Похоже, они пытаются соответствовать названию. Все столики выглядят уединенными, потому что по всему дворику расставлены пальмы и папоротники в кадках. Но на самом деле это вовсе не так – за ограждением, отделяющим дворик кафе от улицы, толпится с десяток фотографов.

Я знаю, что меня они тоже снимают, поэтому усилием воли заставляю себя следить за тем, чтобы плечи были расправлены, а выражение лица – бесстрастным. Не хочу, чтобы на фотографиях я сутулилась или, скажем, чесала макушку, а то завтра же в интернете появятся заголовки в духе «Девушка Окли Форда ковыряется в носу!».