Место, названное зимой - Патрик Гейл

У индейцев, торговавших всем необходимым, он купил двух лошадей – не бешеных полудиких скакунов, на владельцев которых завистливо смотрел в начале своего путешествия, а крепких сестричек, больше напоминавших породу суффолк[30], чем чистокровных животных. Словно в доказательство этого торговцы в придачу всучили ему подержанную телегу, поменьше, чем обычные повозки, но достаточно большую, чтобы разместить багаж. Экипированный, довольный возможностью не идти пешком, а ехать, он отправился на телеге в сельскохозяйственный магазин широкого применения, где, помня советы Йёргенсена, приобрёл большую палатку, способную вместить чемодан и раскладную кровать и при этом оставить возможность по ней перемешаться. В ней было отверстие, явно предназначенное для маленькой трубы дымохода, который он купил следом. Взволнованный возможностью тратить деньги после целого года жёстких ограничений, он купил инструменты: косу, точильный камень, мотыгу, заступ, лопату, топор и простой ходовой плуг, максимально приближенный к тому, что был у Йёргенсена. Потом, когда Троелс, которому всё это наскучило, пошёл за пивом, ветчиной, хлебом и сыром, Гарри купил мешок овса для лошадей и, что важнее всего, флягу для воды. Потом сковороду, острый нож и, поскольку, невзирая на совет Йёргенсена, не смог представить, как будет есть с лезвия ножа, вилку с рукояткой слоновой кости. А ещё, поскольку есть прямо из сковороды было бы слишком грустно и поскольку – кто знает! – у него могла появиться компания, он купил вторую миску, две белых эмалированных миски и две кружки.

– Хотите к этому скатерть? – спросил продавец и получил в ответ достойный взгляд истинного англичанина. Во всяком случае, Гарри надеялся, что вышло именно так.

Он вовремя вспомнил, что нужно прибавить к покупкам хорошей длины верёвку, и чтобы закрепить палатку на возу, и чтобы приучать к узде лошадей, а также молоток, чтобы вбивать колышки для палатки, и две коробки патронов. К тому времени как всё это было куплено и уложено на телегу, вернулся Троелс в отличном настроении, обрадованный покупкой провизии, как мальчик-переросток, собиравшийся на пикник. Он пообщался с местным населением, и ему расписали, как добраться до Винтера, на клочке коричневой бумаги, в которую был завёрнут сыр.

При малейшей возможности Гарри старался выспаться. Казалось, его сознание прячется, как раненое или напуганное животное, предпочитая погружаться в себя и не рисковать вновь столкнуться с тем, что нанесло ему эти раны.

Утром его разбудило лёгкое похлопывание по плечу. Ничего не понимая, он пристально пригляделся и только тогда узнал молодого человека, стоявшего в дверях, одетого в куртку из оленьей кожи, украшенную кисточками, брюки из денима и тёмную кожаную ковбойскую шляпу.

– Прости, что разбудил, – сказал он, снимая шляпу, – но нас ждут дела.

– А ты изменился, – заметил Гарри.

– Урсула не выходит за пределы Вефиля, – сказал молодой человек и подмигнул.

– Красивый парень из тебя получился.

– Спасибо. Я много лет практиковался. Не волнуйся, в блокнот я тебя уже записал.

Они направились к воротам, где ожидала пара толстых серо-голубых пони и повозка. Пони были изобретательно привязаны верёвками к тяжёлым кухонным гирям.

– Отличная идея, – похвалил Гарри, когда молодой индеец, подняв гири, проворно запрыгнул на место извозчика и взял в руки вожжи.

– Вряд ли она сработала бы, не будь они такими кроткими. В жизни не видел настолько покладистых лошадей.

– Должно быть, оттого что они целый день смотрят на Атабаску, – сказал Гарри, садясь позади, и оба рассмеялись. Ему было неловко ощущать интерес определённого рода к мужчине, к которому до этого он чувствовал лишь уважение, как к женщине. – Ну, раз ты теперь не Урсула, как же мне тебя называть?

– Зови так, как звал меня мой отец. Только об индейские слова ты язык сломаешь. По-английски это имя значит «Медвежонок». Мне говорили, Урсула означает то же самое.

– Верно.

Медвежонок взмахнул вожжами, пони оторвались от травы и медленно побрели.

– Дорога отсюда до Хинтона довольно ухабистая, – сказал он, – так что поедем черепашьим шагом. Нам повезло – эти двое по-другому и не умеют.

– Ну и хорошо, – ответил Гарри, – мне торопиться некуда.

Они выехали из-за деревьев и вскоре уже тащились по грязной, в выбоинах дороге мимо реки. Гарри подумал, что, должно быть, во время разлива или в снег здесь и не проедешь.

Сначала Медвежонок был разговорчивее, чем Урсула, но вскоре опять умолк. Гарри решил быть с ним откровенным.

– Гидеон очень рад, что мы с тобой общаемся, – сказал он. Медвежонок долго и задумчиво молчал, потом ответил:

– Ещё бы. Он принимает моё молчание за тоску. Думает, если буду общаться с другими, больше не попытаюсь покончить с собой. Думает, разговоры лечат всё.

– А почему ты молчишь? Стесняешься?

– Скорее потому что ненавижу язык. Гидеон забывает, что меня заставили говорить на английском, разлучив с родителями.

– Ты говоришь на нём очень хорошо.

– Я был образцовым учеником и просто хорошим мальчиком.

– Ты сказал «мальчиком»?

– Ты слышал, что я сказал.

– Они жестоко с тобой обращались?

– В английских школах принято жестокое обращение, – напомнил ему Медвежонок. – Хотя ты, конечно, можешь таким его не считать. Но мы, индейцы, очень любим своих детей. Мы не отпускаем их далеко. Разлука с родителями и запрет не то что говорить, но даже думать на родном языке были только началом. Ты же понимаешь – будучи двуликим, я был на особом счету. С детства меня учили таинствам, тому, чего обычные мальчики никогда не узнают.

– Двуликим? Наподобие тех, о ком вчера вечером читал Гидеон?

– Совершенно верно. Я был особенным, и отец гордился мной. Но для миссионеров я был просто дурным мальчишкой. Мне было четырнадцать – почти взрослый! – а они считали меня испорченным ребёнком. Остригли мне волосы и день за днём выбивали из меня дурь.

– Ты боролся?

Медвежонок пожал плечами.

– Нет. Я всегда был тихим, послушным, прилежно учился. А Иисус казался мне таким добрым, добрее даже, чем наши самые добрые духи. Он ускользал от меня и всё же не отпускал. Для такого симпатичного мертвеца у него оказалась прямо-таки железная хватка!

– А что случилось потом?

– Шаман взялся за меня раньше и учил лучше, чем священник, и у меня возник… возник… как говорит Гидеон, парализующий внутренний конфликт.