Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев

class="p1">— Гай Юлий Цезарь! Представляете? Это наш охранник из ЧОПа «Цезарь». Я иду к отцу и слышу, как он сидя в вестибюле на посту у входа в служебные помещения на латыни вслух читает Светония[113] «Жизнь двенадцати цезарей»[114]. Стала расспрашивать, где учил, отвечает, что в Риме. Теперь он мне дает онлайн уроки латыни и берет не дорого,

— У нас в отделении, от нее уже все кроме хирургов и операционных медицинских сестер шарахаются, — улыбнулась Наталья Николаевна, переводя разговор от Цезаря к больнице, — ваша дочь построила всех санитарок, сестра — хозяйка ведьма Наина при виде нее бледнеет и икает,

— Таня Ларина, была у нас в гостях и про это уже рассказала, — хмыкнула Вера Федоровна, — уж не знаю радоваться или беспокоится по поводу этой дружбы,

— Если ты про секс, то Таня женщина нормальной половой ориентации, я теперь тоже,

— Боже, — вспыхнула Вера Федоровна, — O tempora, о mores!

«Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, — с сарказмом начала цитировать Гесиода[115], Вяземская младшая, — если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления. Ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна» и далее весело намеренно утрируя мужской голос привела слова Сократа[116]: «Нынешняя молодежь привыкла к роскоши, она отличается дурными манерами, презирает авторитеты, не уважает старших. Дети спорят с родителями, жадно глотают еду и изводят учителей»,

— Мама, — окончив цитирование обычным девичьим голосом ласково сказала Маша, подошла к матери и обняла ее, — пестики и тычинки это в воспитании детей, давно пройденный этап, из моих сверстников многие даже не знают, что это такое, зато порнуху из всемирной сети все смотрели. Но самое главное, ты знаешь, что я тебя люблю, ты меня любишь, а все остальные проблемы мы решим,

Маша поцеловала маму в щечку и отошла.

— Вот так она нами и крутит, — беспомощно сказала Вера Федоровна, — а отца поцелует, похвалит, а потом веревки из него вьет,

— Его есть за что хвалить, — повернувшись к матери лицом, сухо сказала девушка, — он нас с тобой кормит и защищает, а веревки из него вить сама не буду и другим не дам. Целую в щеку? Пусть знает, что мы его любим и ценим, других таких нет на всем белом свете и пусть налево не смотрит. Мама, мы взрослые женщины и должны держать его в семье вместе,

— Изменилась, изменилась, — признала Вера Федоровна, — раньше то от нее слово доброе и клещами не вырвешь,

Задумчиво посмотрела на Наталью Николаевну.

— Это вы так ее учите? То-то она через слово дома вас вспоминает, Наталья Николаевна то, то Наталья Николаевна это, — с заметными нотками ревности отметила мама Маши,

— У Марии Петровны, отличная генетика, — спокойно ответила Наталья Николаевна, — Был психологический вывих, без лечения могла остаться морально ущербной, вправила. Была душевная рана, могла начаться духовная гангрена, вычистила и зашила. Я врач хирург, спасать это моя работа. А сейчас я ей только направления рекомендую, свою дорогу Мария Петровна выбирает сама.

Мария Петровна Вяземская вспыхнула от гордости. Сделала изящный танцевальный пируэт. Подошла к матери еще раз ее поцеловала. Подбежала к отцу, обняла его и тоже поцеловала. Госпожа Вяземская младшая выбрала свою дорогу и уверенно шла по ней.

— Ты чего дочка, — отвлекшись от разговора растроганно спросил Петр Андреевич,

— Ты мой папа, — скромно сказала девушка, — когда хочу тогда и целую, ты же не Пушкин,

— Я то-то тут причем, — изумился Александр Сергеевич,

— Абсолютно не причем, — засмеялась девушка, — Вас пусть Наталья Николаевна целует, Вы ее собственность, а на меня и не рассчитывайте,

— Да я собственно и не рассчитывал, и вообще… — растерялся Пушкин, но Маша его не дослушала, лукаво подмигнула ему «понимай как хочешь» и упругим танцевальным шагом чуть покачивая бедрами отошла.

— Кокетничает, — вздохнул Вяземский и протер лицо на котором осталась губная помада дочери, салфеткой, — Так на чем мы остановились?

— Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, — напомнил Пушкин,

— Это для кого как, — решительно возмутился Вяземский, — для моих предков он был вполне осознанным. Мой прадед был бедным крестьянином, в семье девять детей, он старший, какая у него была судьба? Вечный изнурительный труд на ничтожном клочке земли, чтобы не сдохнуть с голода? Лично его бунт был вполне осмысленным. В революцию в пятнадцать лет он добровольцем вступил в Красную Армию, после окончания гражданской войны, через рабфак[117] он поступил в институт, стал инженером. Главным инженером стал его сын и мой дед, ученым был мой отец. Я известный специалист в информационных технологиях, надеюсь Маша и мой будущий сын, продолжат эту традицию.

Вяземский даже не заметил, как повысил голос.

— Не сомневайся продолжу, — услышав отца, со своего места выкрикнула Маша, — и фамилию сохраню, своим детям ее передам.

Вяземский растроганно засопел, Маша улыбнулась ему и подумала: Да Наталья Николаевна была права, инстинкт продолжения рода формирует наше сознание и поведение, даже вне сексуальной сферы.

— Но… — хотел возразить Пушкин, Петр Андреевич его остановил,

— Я этих споров и мечтаний про прекрасную Россию без революции еще в девяностые годы прошлого века, наслушался до тошноты. Мы живем в свершившемся варианте истории. Желающие это изменить, пусть создают машину времени и всё меняют, а не могут создать так пусть мечтают и пишут альтернативную историю. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не орало[118].

— Забавно, — усмехнулся Пушкин, — в диспансере где я лечился после перехода, в соседней палате лежал миленький совершенно безобидный старичок, господин Столыпин[119]. Он утверждал, что его не убили в Киеве, он остался премьером, в Первой мировой войне Империя одержала блистательную победу, все революционеры были перевешаны, а на Марсе в дворянских поместьях цветут вишневые сады.

— Вот как? — чуть поднял брови Вяземский, — Жаль человека,

— После курса лечения, — спокойно сказал Пушкин, — он возвращается в нашу реальность. Так что любезный Петр Андреевич, машина времени создана, портал в другие измерения открыт, он функционирует в обе стороны, а управляет всем Владыка Царства Мертвых.

Вяземский внимательно посмотрел на Пушкина, никаких внешних признаков безумия тот не проявлял и выглядел совершенно здоровым человеком. И потом если Наталья Николаевна, врач и прекрасный психолог, не проявляет беспокойства, то и ему нечего волноваться.

— Интересная версия, — вежливо улыбнувшись заметил Петр Андреевич, — теоретически всё возможно,

— Браво, Петр Андреевич! Брависсимо! — эмоционально воскликнул Пушкин, — Неудивительно, что вы добились не только материального успеха. У вас очень пластичная, но при этом совершенно здоровая психика,

— У меня к Вам деловое предложение, — отмахнувшись от комплимента, начал говорить господин Вяземский.

Александр Сергеевич и Наталья