А тебе слабо? - Кэти Макгэрри

Дверная ручка поворачивается, и моё сердце начинает стучать как пулемёт. Он вернулся.

Мама до боли впивается в мою руку.

– В мою спальню!

Она тащит меня через всю квартиру и едва не падает, споткнувшись о груду разбитой мебели.

– Лезь в окно!

Желчь подкатывает к горлу, я начинаю дрожать.

– Нет. Я не уйду без тебя.

Оставить маму здесь – это всё равно что смотреть на песок, убегающий из песочных часов, будучи прикованной цепью к стене. В один прекрасный день Трент не сможет сдержаться, и дело кончится не просто синяками или переломами. Он её убьёт. Время, проведённое с Трентом, – наш смертельный враг.

– Скай! – орёт Трент, входя в квартиру. – Сколько раз тебе говорить, чтобы запирала дверь?

Мама крепко обнимает меня.

– Беги, детка, – шепчет она. – Беги, а через пару недель приезжай снова.

Она отрывает от окна картон, и я в ужасе отпрыгиваю назад, когда в образовавшийся проём просовывается рука.

– Давай её сюда.

Исайя всовывает голову внутрь и хватает меня обеими руками. Я перестаю дышать, вдруг понимая, что один из этих ребят собирается меня убить.

Я выбрасываю руку вперёд. С глухим стуком мяч отлетает от оранжевой коробки, примотанной к чёрной брезентовой сумке, служащей нам мишенью. Сегодня я никак не могу сосредоточиться как следует. Бросать мяч – это главное. Если Логан говорит «в корзину» – бросаю в корзину. Если он командует «за пределы» – бросаю за пределы. Если просит прямо в мишень – я должен сделать и это, без вопросов.

Но я всё думаю о Бет. Она выглядела такой невыносимо маленькой и потерянной, что мне захотелось обнять её и загородить от всего мира. Никогда не думал, что смогу испытать нечто подобное по отношению к Скейтерше. Ладно, за ужином выясню, что с ней такое. Я сыт по горло играми в молчанку.

Я вращаю плечом, пытаясь почувствовать мышцы, но ничего не выходит. Битый час я швырял мяч, а мышцы в руке дряблые, как желе.

Зал у нас совсем простой: обычный ангар с покрытием из искусственной травы и кондиционером на потолке. Кондиционер уныло жужжит над головой, каждые несколько секунд раздаётся удар биты по мячу.

Джон, мой тренер, отодвигает ограждение.

– Отлично, но ты по-прежнему бросаешь мяч только рукой. Не забывай, мощь и вектор броска должны идти от всего тела, от ног! Как рука?

Устала. Бет, наверное, здесь не понравилось. Унылый ангар, набитый парнями, которые отбивают мячи в сетки или забрасывают в сумки. Какая-то часть меня испытывает досаду. Она даже не зашла посмотреть!

– Могу бросить ещё пару раз, если хотите.

– Ты даёшь отдых руке, как мы договорились?

– Да, сэр.

Правда, не слишком усердствую. Сейчас я точно знаю, где находится вращательная манжета моего плеча: примерно в двух дюймах книзу от верхушки плеча, там, где болит.

– Давай на этом закончим.

Я катаю мяч в руке. Бет не единственное, что отвлекало меня во время тренировки, и, как бы я ни гнал от себя эти мысли, они всё равно возвращаются.

– Можно задать вопрос?

– Валяй.

– Если бы вы могли выбирать между тем, чтобы играть в бейсбол за команду университета, или тем, чтобы сразу после школы уйти в профессионалы, то что бы вы выбрали?

Джон скребёт щёку, глядя на меня со смесью удивления и растерянности.

– Ты хочешь поступать в университет?

Я не знаю.

– Так что бы вы сделали, будь у вас выбор?

– У меня не было выбора. Играть в бейсбол за университет было моей единственной возможностью.

– Но если бы?

– Пошёл бы в профессионалы.

Я с размаху шлёпаю перчаткой по мячу. Вот и ответ! О чём я только думаю? Все эти разговоры об университете и литературном конкурсе только отвлекают меня от главного!

– Спасибо.

– Вопрос не в том, что сделал бы я. Вопрос в том, чего хочешь ты.

Исайя крепко обхватывает меня за пояс и вытаскивает из окна. Взгляд блёклых голубых маминых глаз разрывает мне сердце. Она в последний раз провожает меня взглядом, потом захлопывает окно и ставит на место кусок картона.

– Нет!

Я бросила её. Опять.

Исайя ещё крепче сжимает руки, и чем больше я брыкаюсь, пытаясь снова вскарабкаться на подоконник, тем сильнее он тащит меня прочь. У меня разбивается сердце, по-настоящему. Иного и быть не может, потом что боль в груди такая, будто меня насквозь проткнули осколком стекла.

Я обвиваю ногами ноги Исайи. Он крепко обхватывает меня за бёдра, потом легко приподнимает и несёт прочь от моей мамы. Я пытаюсь встать на землю, я пинаю его ногами, молочу коленками.

– Исайя! Отпусти! Там Трент! Он её убьёт!

– Идём отсюда, – орёт он мне на ухо.

– Ты меня слышишь?

Наверное, нет. Мой Исайя никогда не бросит меня умирать, а значит, он не может бросить в беде мою маму! Единственного человека, который мне нужен.

– Да.

Он крепче прижимает меня, и я не могу ему противостоять. Нет! Я отвожу назад локти и обеими ладонями бью его в грудь. Моё сердце содрогается от боли при звуке удара. Я ударила Исайю, ударила своего лучшего друга.

И я сделаю это снова, если он меня не отпустит.

– Ненавижу тебя!

– Вот и славно, – отвечает Исайя.

Его ноздри раздуваются, он слегка встряхивает мои бёдра.

– Значит, я не буду терзаться угрызениями совести, когда переброшу тебя через плечо и отнесу в нашу чёртову машину.

Мои ладони, всё ещё горящие от недавнего удара, прижимаются к его груди. Его сердце колотится как ненормальное, в глазах опять появляется знакомый безумный блеск. Он не шутит. Он сделает так, как сказал.

Как и я.

– Я никуда не уйду без неё!

– Сядь в машину, пока я не затолкал тебя туда силой.

Его руки напрягаются. Это предупреждение. Угроза. Лёгкие у меня сжимаются, я не могу вздохнуть. Не могу думать.

– Он её бьёт!

Я говорю так, будто это тайна. Потому что так оно и есть. Это моя тайна. Мой секрет от всего мира. Секрет, за которым прячется мой самый страшный секрет: Трент и меня бьёт. Исайя об этом уже знает, но слова значат совсем другое. Я произнесла это вслух. Значит, сделала настоящим. Значит, попросила его спасти меня. Попросила спасти её.

Исайя наклоняется, его лицо оказывается невыносимо близко от моего.