Мария-Антуанетта. С трона на эшафот - Наталья Павлищева

Почему же ее так не любят те, кто пишет пасквили? И не любят давно. Туанетта добрая, конечно, она легкомысленна, но ведь от этого никому не хуже. Она сильно упростила многие правила этикета, это совсем неплохо, перестала столько тратить на большие приемы и балы, раньше очень много тратила на драгоценности, наряды, прически… Но теперь это в прошлом, Туанетта сейчас куда менее вычурна, чем была раньше, она много проще, чем та же мадам Дюбарри, не обвешивается с ног до головы золотом, носит простые платья, сама доит коров и пасет овечек.

Почему же ей все ставят в вину?

И у меня самого не все слава богу. За что меня так не любят братья? Раньше не любил и без конца смеялся только граф Прованс, а теперь и Артуа стал ненавидеть.

Станислав не любил за то, что дед назвал меня дофином, как старшего, но ведь он прекрасно знал, что я не против, чтобы все поменялось. Потом меня женили на Туанетте, и Станислав совсем сошел с ума. Не помню дня, чтобы он не насмехался надо мной или мы не дрались. Невесту выбрал тоже дед, а виноватым снова оказался я. Сколько было насмешек из-за моих неудач, особенно когда женился сам Станислав! Он издевался надо мной, как и Карл, предлагая заменить в спальне. Если бы ни эти насмешки, насколько лучше бы мне жилось! И как я благодарен Туанетте, что она вытерпела, не предала, не завела себе любовника, даже когда мы еще столько времени не могли жить нормальной жизнью. Как благодарен ее брату Иосифу за тот совет. Сколько счастья мне принесла близость с женой!

Станиславу я мешаю как король, если бы не я, королем мог бы быть он. Может, следовало сразу после смерти деда отказаться в его пользу? Жизнь была бы проще, но я не смог. Испугался, не решился, понадеялся, что справлюсь… А теперь нельзя, после рождения наследника я имею право отказаться только в его пользу.

Но за что меня ненавидит Карл д’Артуа? Ему-то я дорогу не переходил. Хотя, что сомневаться? Карл ненавидит меня за Туанетту. Брат с первого дня влюблен в мою жену и давно надеялся на взаимность. Он красивей, умней, более ловкий, и у них много общего с Туанеттой. Если она полюбила брата, я бы даже понял и не ревновал. Нет, ревновал, конечно, но не мешал бы. Но ведь не полюбила же. Играют вместе на сцене, проводят много времени, но я точно знаю, что никогда Туанетта не переступила ту черту… По тому, как ведет себя Карл, и по тому, как он меня ненавидит, знаю.

Некрасивую жену ему выбирал не я, в его влюбленности тоже не виноват, и в том, что Туанетта не отвечает на его любовь, тоже. Не могу же я приказать своей жене любить своего брата! А если бы полюбила? Я, наверное, сошел бы с ума! Никто не знает, как я ее люблю, даже она сама. Все считали и считают меня увальнем и лентяем, так и есть, но только снаружи, а внутри с первого дня, как только поднял глаза на эту девочку и встретился с ее большими фиалковыми глазами (и почему их считают голубыми, глупцы, они фиалковые!), так и пропал. Но обладать такой красавицей казалось кощунственным, и я старательно делал вид, что мне вовсе не хочется прижать ее к себе. Потом привык, долго обещал, что вот-вот… Она ждала.

Неужели власть и красавица-жена навсегда рассорили меня с братьями? От первого я готов отказаться, а от Туанетты никогда! Я готов прощать ей все: безумные траты, попытки пристроить своих австрийских родственников, даже флирт с Ферзеном (ведь это только флирт?), только бы фиалковые глаза ласково смотрели на меня. Разве можно в чем-то отказать такой женщине? Обладание ею высшее счастье для меня, а уж рожденные дети!..

Людовик вздохнул, невеселые мысли по поводу разлада с братьями и ощущение какой-то исходящей от этого разлада опасности не давали покоя. Чем могли быть опасны братья? Вроде ничем, но взгляд Станислава временами столь откровенно ненавистен, а Артуа слишком насмешлив, что хотелось крикнуть:

– Да заберите вы все, оставьте мне только Туанетту и детей!

А в тот день они безобразно подрались. Вообще, стычки, переходящие в драки, были для братьев привычным делом с детства. Даже когда Луи стал королем, мало что изменилось. Конечно, Людовик и Станислав не дрались у всех на виду, но частенько давали выход своему недовольству, когда были наедине или в присутствии близких. Антуанетте не раз приходилось разнимать катавшихся по полу короля и его брата.

Но на сей раз Антуанетты не было, зато присутствовал Карл. Обычно потасовку начинал Станислав, и бились они довольно серьезно и верх часто одерживал он же, потому что был более подвижным и ловким. В этот раз начал тоже средний брат, но пока словесно, назвав Людовика рогоносцем.

И тут король не выдержал, он налетел на обидчика с таким остервенением, что сразу повалил на пол и едва не придушил. На помощь брату пришел Карл, теперь они со Станиславом вдвоем пытались отлупить своего короля. Но справиться с рассерженным Людовиком не удавалось, он расшвырял братьев одного за другим и поднялся, вытирая кровь из разбитого носа. Но и братья тоже были с синяками. Прикладывая к щеке платочек, Артуа фыркнул:

– Все равно наставлю рога!

Людовик резко развернулся и ударил младшего брата так, что тот отлетел в угол, только чудом не поломав себе ничего.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но на шум прибежал камердинер самого короля и поспешно увел разбушевавшегося монарха прочь. Последнее, что услышал Людовик, выходя за дверь, были слова Станислава, которые те прошипел, словно гусак:

– Еще умоешься кровью…

Королева подозрительно смотрела на посиневший нос супруга:

– Что с Вами, Луи?

Тот мрачно буркнул:

– С лошади упал…

Падение с лошади для Луи было не таким уж редким явлением, потому Антуанетта только осмотрела нос, позвала врача и успокоилась, когда тот сказал, что ничего страшного, мол, нужно приложить холодное, и все пройдет.

– Вашим братьям досталось куда сильнее. У графа Прованса синяк на всю скулу, а у графа д’Артуа на голове большая шишка.

Тут королева поняла причину разбитого носа. Сделав знак врачу, что тот может идти, фыркнула:

– Снова подрались? Луи, но вы же не дети! Теперь весь двор будет смеяться над разбитыми носами и скулами. Из-за чего на сей раз, что не поделили?

– Тебя, – снова буркнул король, прикладывая к носу лед в мешочке, принесенный слугой.

– Кого?!

– Они говорили о тебе гадости!

У Антуанетты перехватило горло, ее увалень Луи побил двух братьев только за то, что те оскорбили его жену?

– Луи…

В Париж снова приехал Иосиф и снова якобы инкогнито под именем графа Фалькенштейна. Император приехал в сопровождении всего двух слуг и одного секретаря в простой коляске, попросил, как и в прошлый раз, номер в гостинице вместо роскошных покоев в Версале, снова ходил пешком по улицам Парижа, заглядывал в лавки, на рынки, совал свой любопытный нос всюду.

Конечно, Иосифа узнавали, вернее, парижане знали, что этот рослый человек с длинными, свободно лежащими на плечах волосами в действительности император Австрии. Мало кто знал, что в действительности Священной Римской империи, называли просто австрийцем, но сути отношения это не меняло, Иосиф нравился парижанам своими простотой и любопытством. Но им совсем не нравилась Австрия и все меньше королева, рожденная в Вене.