Мария-Антуанетта. С трона на эшафот - Наталья Павлищева

Иосиф не мог понять причин этого недовольства. Став матерью, Антуанетта угомонилась, она теперь куда реже выезжала, почти замкнулась в своем кругу в Трианоне, а теперь, на седьмом месяце беременности, и вовсе стала спокойной. Никаких оргий, никакого веселья по ночам или в маске, ничего предосудительного, напротив, заботливая мать с прелестной дочерью, заботливая королева, без конца жертвующая большие суммы на благотворительность, хорошая жена…

Брат пытался понять, в чем дело, почему парижане настроены так резко против своей королевы, почему не уменьшается количество пасквилей. Один из таких ему тихонько предложили прямо на улице, другой валялся на столике в Версале…

Разговаривать с сестрой он не стал, не время мучить женщину расспросами, они только погоревали о смерти матери, и все. Антуанетта плакала:

– Иосиф, ты единственный, кто остался у меня в той стране.

Брата больно задело, что Антуан называет Австрию «той страной», раньше было наоборот, но потом он подумал, что все правильно, ведь она должна была стать француженкой и стала ею, хотя сами французы этого не признают, считая королеву австриячкой. Вот ведь парадокс, для Австрии она уже чужая, а для Франции так и не стала своей.

Император много слышал о том, как раньше принимали молодую королевскую чету, особенно когда умер король Людовик XV, сколько было восторгов и надежд… Что произошло дальше?

Королевская чета явно не оправдала надежды, да и не могла оправдать, экономика Франции разорена до них, вывести страну из дыры, в которую она попала, мог только очень решительный и сильный человек, а Луи добрый, но уж очень нерешительный, не в его натуре проводить крутые меры. Антуанетта и вовсе пошла не по тому пути, решив, что популярность народа можно завоевать, всего лишь появляясь в красивых нарядах.

И все равно брат чувствовал какой-то подвох. Одно дело улицы Парижа и совсем другое – двор. Посмотрев на жизнь Парижа и Версаля со стороны, Иосиф понял страшную вещь – королевскую четы все больше не любят и там, и там. Особенно это касалось Антуанетты. Вот это было странно, королева не вмешивалась в дела (первое время она пыталась это делать, но крайне неудачно), она сильно упростила и правила поведения при дворе, и наряды. За это ее можно бы любить, а Версаль ненавидит. Временами Иосиф понимал сестру, замыкавшуюся в малом круге в своем Трианоне, это было место, где все сделано по ее воле, где текла жизнь, приятная ей, хотя по поводу Трианона памфлетов едва ли ни больше, чем по поводу отсутствия наследника.

Вспомнив про памфлеты, император задумался, но не над причиной их появления, а над тем, кто и где их создает. Подошедший бочком на улице странный тип шепеляво твердил, что памфлет контрабандой привезен из Англии, но краска на листе была свежей, как корочка булки, вынутой из печи. Лист не успел не только состариться, но и толком просохнуть, какая уж тут Англия.

Интересно, человек с грязными, давно не мытыми волосами, усиленно всовывающий в руку памфлет, не догадывался, кому предлагает пасквиль? Да нет, даже наверняка знал.

На листе совет:

«Королева-иностранка, если не можешь родить наследника, убирайся в Австрию!»

На виду у распространителя, Иосиф порвал лист и швырнул обрывки в стороны. Тип довольно расхохотался. Понятно, у него таких еще много…

Что плохого могла сделать этому человеку Антуанетта даже со всеми ее недостатками? Во Франции, да и не только здесь, супруги королей всегда иностранки, какая разница, из Австрии она или из Италии? К чему приветствовать женитьбу короля на иностранной принцессе, а потом вот так требовать, чтобы убралась домой? Но дом Антуанетты давно в Версале. Если бы она сидела тихой мышкой позади королевской любовницы, ее бы жалели и даже любили, но попытка иностранки встать хотя бы в чем-то вровень с супругом-королем вызывала вспышки ярости.

И все равно не то, вот этот немытый беззубый тип не мог написать столько и таких памфлетов, понятно, что он лишь распространяет, а кто пишет? Кроме того, это стоит денег, и денег немалых. Кто дает эти деньги? Те, у кого в карманах пусто, скорее пойдут распевать стишки у ворот Версаля, чем станут тратить последние на дорогое удовольствие видеть стишки напечатанными. Вот в этом и вопрос: кто дает деньги на бумагу, печать и распространение? Если обнаружить источник, то можно легко его пресечь, и поток пасквилей прекратится. Как этого давно не понял Людовик?

Император попробовал поговорить с зятем. Тот не сразу сообразил, о чем идет речь, потом махнул рукой:

– Туанетта не обращает внимания на эти пасквили! Я тоже.

– Зря, потому что это может привести к плохим последствиям.

Но сделать ничего не удалось, Людовик только близоруко щурился, кивал головой и обещал разобраться. Совсем как Антуанетта:

– Да, Иосиф.

– Луи, разберитесь хотя бы с тем, откуда у пасквилянтов такие сведения, почему они уже вечером знают то, что у вас произошло утром?

– О, – махнул рукой король, – это все слуги. Они так болтливы…

– Да нет, Луи, слуги не столь умны, чтобы бить по самым больным местам. Это кто-то совсем рядом.

– Да, Иосиф…

Император понял, что ничего не будет сделано. Уповать оставалось на одно, что Антуанетта родит наследника, и недоброжелатели заткнутся, хотя Иосиф подозревал, что они легко найдут другую тему.

Императора пригласили быть крестным отцом будущего младенца. Конечно, сидеть несколько месяцев в ожидании родов у сестры Иосиф не мог, а потому согласие дал, но своими представителями назначил двух братьев короля – графа Прованс и графа д’Артуа. В этом была своя хитрость – братья должны стать защитниками будущего ребенка, а значит, и его матери.

Снова катилась простая коляска, разбрызгивая дорожную грязь, снова человек в ней кутался в плащ, защищаясь от дождя, и размышлял. Иосифу не давали покоя пасквили, вернее, то, кто за ними стоял. В руке император сжимал последний пасквиль, который ему буквально сунули на выезде из Парижа. Тот, кто делал это, прекрасно знал, кому подсовывает. В пасквиле говорилось, что королева использовала приезд брата, чтобы передать ему огромную сумму денег. Это было столь нелепо… Ведь главным девизом жизни королевской четы стало слово «экономия». Оно плохо сочеталось с реальными тратами Антуанетты на свой Трианон, но уж никаких сумм денег королева передавать не могла.

Но откуда об этом знать простому обывателю? Приезжал брат? Приезжал. Да еще как – инкогнито! Почему? Да потому что деньги открыто не даются. А деньги чьи? Французские. И уезжали в Австрию. Королева-австриячка отдавала деньги французов брату. Ату ее!

Людовик и Антуанетта зря отмахивались от этой угрозы, она могла оказаться очень серьезной. В чем обвиняли королевскую чету?

Сначала в неспособности короля «довести дело до конца». Это Иосиф застал еще в свой прошлый приезд, когда парижане вовсю потешались над незадачливым мужем. Но потом все наладилось, и Антуанетта даже родила. Немедленно посыпались обвинения в том, что ребенок не Луи. Но девочка росла, и было видно, что она очень похожа на отца.