Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

приставать ко мне с расспросами, ходить следом за мной по улицам и искать других вампиров в каждом темном переулке. Забудь про них, их нет! Ты живешь и будешь жить здесь со мной! – Он замялся, смутившись собственной запальчивости. – Я позабочусь о тебе, и тебе ничего не придется делать».

«Но ты ничего не знаешь. Вот почему ты злишься, когда я задаю вопросы. Мы все выяснили, осталось только помириться. Ради такого случая я приготовила для тебя подарок».

«Надеюсь, это женщина с прелестями, которых у тебя никогда не будет».

Он оглядел Клодию с ног до головы. Она изменилась в лице и почти потеряла самообладание, чего с ней никогда не случалось, но тут же взяла себя в руки, тряхнула головой и потянула его за рукав.

«Я говорю правду. Мне надоело ругаться с тобой. Ненависть – это ад, оставим его людям. Ты можешь принять подарок или нет, это не важно. Прошу только об одном: давай покончим с грызней, а то Луи не выдержит и покинет нас обоих».

Она убрала его руки с клавиш, опустила крышку и повернула его на винтовом стуле лицом к двери.

«Ты это серьезно? Что за подарок?»

«Ты еще голоден, я вижу по твоим глазам, по твоей коже. Конечно, ведь еще рано. Но я предоставляю тебе шанс отведать изысканное блюдо. Страдания невинных да падут на мою голову», – прошептала она и вышла из комнаты. Лестат посмотрел на меня с настороженным любопытством: он ждал объяснений, но я молчал и был как во сне. Он встал и следом за Клодией спустился в холл. И в следующий миг я услышал его долгий восхищенный стон, в котором смешались голод и вожделение.

Я медленно пошел за ними. Сперва я увидел спину Лестата, склонившегося над кушеткой. Два маленьких мальчика уютно свернулись там среди бархатных подушек. Они спали спокойным, глубоким детским сном, полуоткрыв розовые губки. Безмятежные круглые личики, нежная, светящаяся кожа; темные волосы одного прилипли к вспотевшему лбу. На них была одинаковая убогая одежда, и я понял, что это сироты из приюта. Они только что поужинали, и на столе стояли приборы из лучшего фарфорового сервиза рядом с полупустой бутылкой, розовые пятна вина расползлись по скатерти между грязными тарелками и вилками. Но я сразу почувствовал незнакомый и неприятный запах. Я подошел поближе, чтобы получше разглядеть спящих. Их шеи были обнажены, но нетронуты. Лестат опустился на кушетку рядом с темноволосым. Лет семи от роду, этот ребенок словно сошел с фрески какого-нибудь собора; он был красив безупречной, бесполой, ангельской красотой. Лестат нежно провел пальцами по его бледному горлу, коснулся шелковистых губ, вздохнул и застонал, словно от сладостной боли.

«О Клодия… – прошептал он. – Ты превзошла себя. Где ты их отыскала?»

Она не ответила, отступила и села в кресло, откинулась на подушки и положила ноги на пуфик, из-под юбки показались кончики ее белых туфель и маленькие, изящные накладные банты. Она смотрела на Лестата.

«Я напоила их, – сказала она. – Хватило наперстка, и они уснули. Я думала о тебе… Думала: если поделюсь с ним, может быть, он меня простит».

Лестат растаял. Он дотянулся до ее маленькой ножки в кружевном чулочке, погладил ее.

«Ты просто прелесть! – И рассмеялся, но тут же оборвал себя, чтобы не разбудить обреченных детей. Он жестом подозвал Клодию, ласково и призывно сказал: – Иди сюда. Я возьму этого, а ты – другого».

Она подошла, села рядом с ним, Лестат обнял ее, прижал к себе. Потом погладил влажные волосы мальчика, пробежав пальцами по сомкнутым векам и длинным ресницам; мягко опустил ладонь на лицо ребенка, легко касаясь висков, щек и лба. Казалось, он забыл, что мы здесь. Потом он убрал руку и замер: словно от страсти у него закружилась голова. Он поднял глаза, посмотрел в потолок; снова опустил взгляд на желанную, лакомую жертву и легонько повернул голову ребенка на подушке, чтобы рассмотреть его со всех сторон. Брови мальчика чуть напряглись, он тихо застонал.

Клодия, не сводя глаз с Лестата, медленно расстегнула пуговицы на курточке своего малыша, просунула руку под ветхую нижнюю рубашку, коснулась обнаженного тела. Лестат последовал ее примеру, его рука скользнула под рубашку мальчика; но он уже не мог сдерживаться, крепко обнял ребенка, опустился с ним на пол, уткнулся лицом в его шею. Его губы коснулись груди мальчика, маленького соска; он прижал его к себе еще сильнее и вонзил зубы в его горло. Голова ребенка откинулась назад, кудри разметались, он снова застонал, его веки дрогнули… И замерли навсегда. Лестат стоял на коленях, его спина напряглась, он медленно раскачивался вместе с бессильным телом и громко, сладостно стонал в такт. Вдруг словно судорога прошла по нему, казалось, он хочет оттолкнуть ребенка, но потом снова обнял его, поднял, положил на подушки и опять приник к его горлу, но сосал теперь тихо, нежно, почти беззвучно.

Наконец все было кончено. Он стоял на коленях, откинув голову, его белокурые волосы спутались и растрепались. Он медленно опустился на пол, прислонился к ножке кушетки и прошептал: «Боже». Кровь прилила к его щекам, даже руки порозовели. Он бессильно уронил их на колени.

Клодия даже не шевельнулась. Она лежала рядом с нетронутым ребенком, прекрасная, как ангел Боттичелли. Обессиленное тело жертвы сжалось, высохло; шея походила на сломанный стебелек, голова на подушке была повернута под неестественным углом – углом смерти.

Но что-то было не так. Лестат смотрел в потолок. Он лежал чересчур неподвижно, полуоткрыв рот; язык застрял у него между зубами, у него даже не было сил облизнуть губы. Он затрясся, плечи его содрогнулись… и тяжело опустились. Но он не мог шевельнуться. Ясные серые глаза помутнели. Он что-то простонал. Я шагнул к нему, но Клодия грозно прошептала: «Назад!»

«Луи… – сказал он. – Луи…»

Я и сейчас слышу этот голос.

«Тебе не понравилось угощение, Лестат?!» – спросила она.

«Странный вкус, – задыхаясь, выдавил он; глаза его расширились, будто каждое слово давалось ему с неимоверным усилием. Он не мог шевельнуть даже пальцем. – Клодия!»

Тяжело дыша, он посмотрел на нее.

«Тебе не понравился вкус детской крови?» – тихо сказала она.

«Луи… – прошептал Лестат. На мгновение ему удалось приподнять голову, но он тут же уронил ее на подушку. – Луи, это… полынь! Слишком много полыни в крови. Она отравила их и меня, Луи…»

Он попытался поднять руку. Я подошел поближе к столу.

«Не двигайся!» – приказала она, встала и склонилась над Лестатом. Она жадно вглядывалась в его лицо, точно так же как