Порочная страсть - Колин Маккалоу

– Это приказ?

Онор удивленно вскинула брови и усмехнулась:

– Нет, конечно: приказы здесь отдает матрона.

– Тогда засуньте свой чертов совет себе в задницу! – выпалила сестра Педдер, забыв об осторожности, и тотчас осеклась.

Строгие правила, внушенные ей родителями и учителями, еще не выветрились из памяти Сью, и собственная дерзость заставила ее похолодеть от ужаса, однако, как ни печально, гневная тирада не возымела действия: сестра Лангтри просто вышла из комнаты, как будто ничего не слышала.

Какое-то время Сью продолжала сидеть, кусая губы, пока не почувствовала вкус крови: страстное влечение к Люсу боролось в ней с подозрением, что он ни в грош ее не ставит.

Прошла почти неделя, прежде чем изгладилось глубоко запрятанное ощущение неловкости и стыда из-за слабости, которую Онор невольно показала в тот злополучный день в подсобке. По счастью, Майкл, похоже, ни о чем не догадывался, потому что держался как обычно – вежливо, обходительно и дружелюбно. Отчасти это утешало, несло исцеление ее раненой гордости, но не заглушало иную боль, что поселилась в ее душе. Онор Лангтри считала дни и часы, которые отбывала в отделении «Икс», ожидая, когда все наконец закончится. И каждый прожитый день приближал ее к свободе.

Как-то ближе к вечеру, недели через две после случившегося в подсобке, она едва не столкнулась в коридоре с Майклом, когда тот торопливо выходил из санитарной комнаты со старой, покрытой вмятинами металлической посудиной в руке.

– Накройте, пожалуйста, таз, Майкл, – обронила она машинально.

Уилсон замер, на миг растерявшись: и медлить было нельзя, но и не выполнить распоряжение сестры – тоже, – поэтому скороговоркой объяснил:

– Это для Наггета: у него страшная головная боль и тошнота.

Сестра Лангтри обошла его, переступила порог санитарной комнаты, где прямо за дверью на полке лежала стопка желтовато-серых, застиранных, но чистых тряпиц, накрыла таз и раздумчиво произнесла:

– Значит, у Наггета мигрень. Такое случается не часто, но если уж бывает, он лежит плашмя, не в силах двинуться, бедняга.

Она вошла в палату и взглянула на больного. Тот неподвижно распростерся на постели, глаза ему закрывала полотняная салфетка, смоченная холодной водой. Сестра бесшумно придвинула жесткий стул к краю его кровати и мягко спросила, аккуратно поставив таз на его тумбочку:

– Могу ли я чем-то помочь вам, Наггет?

Губы больного едва заметно шевельнулись.

– Нет, сестра.

– Сколько времени это продолжается?

– Пару часов, – прошептал страдалец, и две слезинки выкатились из-под его повязки. – Боль все нарастает и нарастает.

Сестра Лангтри, не прикасаясь к нему, пообещала:

– Я буду здесь и присмотрю за вами, так что ни о чем не волнуйтесь, просто лежите.

Она посидела возле него еще пару минут, потом поднялась и ушла в кабинет.

Майкл, встревоженный, ждал ее там.

– Вы уверены, что с ним все будет в порядке, сестра? Я никогда еще не видел его в таком состоянии: от него не слышно ни звука, ни писка.

Онор рассмеялась.

– Да все с ним в порядке! Это самая обыкновенная мигрень, только и всего. Просто боль такая острая, что Наггет боится пошевелиться.

– Неужели вы не можете дать ему какое-нибудь лекарство? – вскипел Майкл, возмущенный ее черствостью. – Как насчет морфина? Он всегда действует безотказно.

– Мигрень не лечат морфином, – решительно возразила Онор.

– Просто вы не хотите ему помочь! – резко заявил Майкл.

И его тон задел ее.

– Мигрень ничем ему не угрожает: если его вырвет, боль пройдет сама собой и ему станет намного лучше. Поверьте, мне очень жаль, что Наггету приходится терпеть такие мучения, но я не намерена давать ему препараты вроде морфина, чтобы не вызвать пристрастие. Вы здесь не первый день, чтобы не понимать, в чем настоящая беда Наггета, так зачем же выставляете меня злодейкой из дешевой пьесы? Я вовсе не считаю себя непогрешимой, но не позволю пациентам указывать мне, как работать!

Майкл от души рассмеялся и, вытянув руку, дружески пожал плечо сестры.

– Упаси бог, сестренка!

В его искрящихся серых глазах читалось нечто большее, нежели простая симпатия, и Онор захлестнула волна благодарности. Он так смотрел на нее, что ошибиться было невозможно. В этот миг все ее сомнения развеялись: она осознала, что влюбилась. Онор больше не чувствовала себя несчастной, не пыталась разобраться в себе. Да, она полюбила, и это было похоже на конец путешествия, в которое ей вовсе не хотелось пускаться.

Майкл долго вглядывался в ее лицо, и ей показалось, что сейчас она услышит желанные слова, но он промолчал. Казалось, она даже видела, как лихорадочно работает его мозг, как меркнут чувства, вытесняемые… страхом? Осторожностью? Пальцы Майкла все еще сжимали ее плечо, но уже не с пронзительной нежностью, а по-дружески отстраненно.

– Увидимся позже, – произнес он ровным голосом и вышел за дверь.

Обдумать случившееся ей не дал Люс: она продолжала стоять в оцепенении, когда тот вошел, белый как мел, и с порога заявил:

– Мне нужно поговорить с вами, сестра, срочно!

Онор растерянно облизнула сухие губы и, стараясь изгнать из головы мысли о Майкле, с трудом выдавила:

– Конечно.

Люс направился прямо к ней и остановился возле стола. Она подошла к своему креслу и села.

– Я зол на вас.

– Тогда садитесь, – спокойно предложила Онор.

– Это не займет много времени, милочка, – процедил Люс, ощерившись. – С какой целью вы подложили мне свинью с мисс Захолустье?

Сестра Лангтри изумленно округлила глаза.

– Вы это серьезно?

– Не прикидывайтесь невинной овечкой! Черт возьми, вы отлично знаете, о чем речь! Все шло прекрасно, и вдруг ни с того ни с сего она говорит, будто ей не подобает водить дружбу с такими, как сержант Люс Даггет, потому что беседа с вами открыла ей глаза на многое, чего она прежде не замечала.

– Вам не следовало встречаться, – спокойно сказала сестра Лангтри. – Офицерам нельзя вступать в близкие отношения с низшими по рангу.

– Да бросьте, сестра! Мы с вами оба знаем, что эти правила нарушаются каждую ночь в нашей чертовой дыре! Да разве тут есть другие мужчины, кроме рядовых и сержантов? Врачи? На пятнадцатой базе не найдется ни одного офицера медицинской службы, способного возбудиться, даже если б сама Бетти Грейбл[18] пыталась его соблазнить! Пациенты-офицеры? Те, что здесь остались, едва ли не овощи: их сама Дева Мария не расшевелит!