Григорий Распутин - Алексей Варламов

«Однажды вечером, зимой 1909—1910 гг. П. А. Столыпин передал мне по телефону о полученном им распоряжении прекратить учрежденное за Распутиным наблюдение и приказал это исполнить. Я дал соответствующие указания охранному отделению и, признаться, занятый другой, более важной работой, в дальнейшем об этом забыл. Через несколько дней, после очередного доклада П. А. Столыпин задержал меня и сказал, что он должен сегодня в три часа дня принять Распутина, а потому просил меня быть к этому времени в его кабинете, сесть за одним из боковых столов, не вмешиваться, под видом рассмотрения бумаг, в разговор и, по уходе Распутина, высказать ему мое мнение. К назначенному времени я находился в министерском кабинете, куда дежурный курьер Оноприенко вскоре ввел Распутина. К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П. А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек. Министр молчал и только перед уходом Распутина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется – себе на уме – и не показался мне шарлатаном.

"А нам все-таки придется с ним повозиться", – закончил П. А. Столыпин нашу беседу».

«Он бегал по мне своими белесоватыми глазами, – говорит Столыпин в мемуарах Родзянко, – и произносил какие-то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как-то необычно водил руками, и я чувствовал, что во мне пробуждается непреодолимое отвращение к этой гадине, сидящей напротив меня. Но я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит какое-то довольно сильное, правда отталкивающее, но все же моральное впечатление».

Об отношении Столыпина к Распутину и безуспешной попытке «его обезвредить» речь идет в воспоминаниях дочери премьера Марии Петровны Бок: «Хотя Распутин в те годы не достиг еще апогея своей печальной славы, но близость его к царской семье уже начинала возбуждать толки и пересуды в обществе. Мне, конечно, было известно, насколько отрицательно отец мой относится к этому человеку, но меня интересовало, неужели нет никакой возможности открыть глаза государю, правильно осветив фигуру "старца"! В этом смысле я и навела раз разговор на эту тему. Услышав имя Распутина, мой отец болезненно сморщился и сказал с глубокой печалью в голосе: "Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот что он мне недавно ответил: 'Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы'. Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна, она верит, что Распутин один на всем свете может помочь наследнику, и разубедить ее в этом выше человеческих сил"».

Похожую версию приводит в своей книге «Царь и Царица» Гурко: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, – сказал Государь, – что вы мне искренно преданы. Быть может, все, что вы мне говорите – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».

Наконец, согласно воспоминаниям Коковцова, в 1910 году Государь имел объяснение со Столыпиным по поводу появившихся в печати статей против Распутина и обвинил премьера «в слабости и бездеятельности в отношении печати и "очевидном нежелании остановить растлевающее влияние подбором возмутительных фактов".

Ясно, что покойный Столыпин, получивши эту записку, имел по поводу ее объяснение с Государем, – писал Коковцов, – которое кончилось для него благоприятно, и Государь, никогда не выдерживавший прямых возражений, дал ему благоприятный ответ, а самую записку взял обратно».

«Столыпин неоднократно указывал Николаю на гибельные последствия, могущие произойти от близости Распутина к царской чете, – показывал на допросе в 1917 году Родзянко. – В начале 1911 года им был составлен исчерпывающий доклад о "старце". Николай выслушал Столыпина и поручил ему вызвать Распутина и лично убедиться в том, каков он есть человек. Столыпин вызвал к себе Распутина, который, войдя в кабинет премьера, стал испытывать над ним силу своего гипнотического влияния….Я прикрикнул на него и сказал ему прямо, что на основании документальных данных он у меня в руках и я могу раздавить его в прах, предав суду по всей строгости закона о сектантах, ввиду чего резко приказал ему немедля и безотлагательно покинуть Петербург, вернуться в свое село и больше сюда не появляться», – приводил слова Столыпина Родзянко.

А. Амальрик, ссылаясь на книгу Труфанова «Святой черт», пишет о том, что Распутин «жаловался царю на Столыпина, но тот ответил: "Погоняется, да отстанет… он тебе что сделает, когда мы с тобою, а ты с нами"». И он же приводит телеграмму, которую послал Распутин Столыпину: «Добрый господин! Пожалуйста, скажи мне и спроси у императорских великих нашей Земли: какое я сделал зло, и они свидетели всему, ведь у них ум боле чем у кого, и примут кого хотят, или спросят кухарку. Я думаю просто: они хотят и видят».

«Кривошеий рассказывал: "Я Столыпину не раз говорил: 'Вы сильный, талантливый человек, вы многое можете сделать, но только я вас предостерегаю, не боритесь с Распутиным и с его приятелями, на этом вы сломитесь', а он это сделал – и вот результат"», – вспоминал А. И. Гучков.

«…за разоблачение и удаление Распутина, вскоре, впрочем, возвращенного отправившеюся за ним Вырубовой, возненавидела Столыпина царица», – писал в своих «Записках бывшего директора департамента Министерства иностранных дел» В. Б. Лопухин.

Общее во всех этих мемуарах одно: в 1909—1911 годах к Столыпину прибегали как к самой авторитетной силе, могущей противостоять Распутину, но даже этой силы не хватило, чтобы Распутина свалить.

«Враги – множились, хотя Столыпин не множил их. Он не давал воли личным раздражениям и порывам, ибо не на этой стезе шла его битва, – писал позднее в «Красном колесе» Солженицын. – Так, он долго избегал резкого столкновения с Распутиным. (И не настаивал черезсильно, когда было высочайше отменено полицейское наблюдение за ним, его кутежами, аферистскими связями и не удалась высылка в деревню в 1908 году.) Столыпин долго лишь отстранялся, чтобы не пересеклись пути государственные и распутинские. Однако это оказалось невозможно: липкие нити тянулись повсюду именно тогда, когда Распутин хорошо укрепился в Царском Селе, становился уже нетерпим в государственном теле, – невозможно было дать определяться государственным вопросам на уровне этого мужика, и Столыпин – в начале 1911 года – решился выслать его на родину, – увы, не надолго, и ко взлету вящему».

А для Столыпина все кончилось трагично. В сентябре 1911 года премьер был убит террористом Д. Богровым в Киеве во время торжеств по поводу 50-летия отмены крепостного права. Распутин находился в эти дни там же, и это совпадение привело к распространению слухов о его причастности к убийству, хотя слухами все и ограничилось. Ничего не сумела найти, как ни искала, и следственная комиссия Временного правительства.