Григорий Распутин - Алексей Варламов

Мемуар в высшей степени примечательный и многое объясняющий в распутинском феномене. Он был с людьми таким, каким они были готовы (или, так скажем, достойны) его видеть, но в обращении с Царицей и ее кругом вел себя иначе, нежели с обыкновенными дамами или приставленными к нему охранниками и соглядатаями. Григорий сильно и очень выгодно отличался от всех людей, которых Государыня знала и кому по большей части не доверяла.

«Раньше Распутин, между прочим, пленил ее независимостью и смелостью своих суждений, – писал в своих мемуарах протопресвитер Шавельский. – Еще перед войной царица говорила своему духовнику: "Он (Распутин) совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: 'Как угодно будет вашему величеству!' Ужель я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что мне угодно? А Григорий Ефимович всегда свое скажет настойчиво, повелительно"».

Протопресвитер Шавельский именно в связи с Распутиным дал очень жесткую характеристику религиозным чувствам и настроениям Государыни.

«Императрица была очень религиозна, крепко любила Православную Церковь, старалась быть настоящей православной, – рассуждал он. – Но увлекалась она той, развившейся у нас в предреволюционное время, крайней и даже болезненной формой православия, типичными особенностями которой были: ненасытная жажда знамений, пророчеств, чудес, отыскивание юродивых, чудотворцев, Святых, как носителей сверхъестественной силы. От такой религиозности предостерегал Своих последователей Иисус Христос, когда дьявольское искушение совершить чудо отразил словами Св. Писания: "Не искушай Господа Бога твоего" (Мф. 4, 7). Опасность подобной веры воочию доказал пример Императрицы, когда, вследствие такой именно веры, выросла и внедрилась в царскую семью страшная фигура деревенского колдуна, проходимца, патологического типа – Григория Распутина, завладевшего умом и волей царицы и сыгравшего роковую роль в истории последнего царствования. Увлечение царицы Распутиным было совершенно благонамеренным, но последствия его были ужасны. Зловещая фигура Распутина высокой стеной отделила царицу от общества и расшатала ее престиж в народе, к которому, вследствие болезненного состояния, она не смогла близко подойти и которого она не сумела как следует узнать. С течением времени, в особенности в последние предреволюционные годы в характере Императрицы стали все ярче выявляться некоторые тяжелые черты.

При все возраставшей экзальтированной набожности, у ней, под влиянием особых политических обстоятельств и семейной обстановки, как будто все уменьшалось смирение…»

Шавельский был человеком близким ко Двору и знал Государыню не понаслышке, и все же его суждение характеризует не столько подлинную царицу Александру Федоровну, сколько те представления, которые бытовали в высшем свете, шокированном интересом образованной европейской женщины к темному мужику и искавшем этому интересу свое объяснение.

«По словам некоторых приближенных к Ней людей, Императрица сначала не могла хорошенько усвоить себе его отрывочную речь, короткие фразы мало определенного содержания, быстрые переходы с предмета на предмет, но затем, незаметно, Распутин перешел на тему, которая всегда была близка Ее душе, – писал граф Коковцов. – Он стал говорить, что Ей и Государю особенно трудно жить, потому что им нельзя никогда узнать правду, т. к. кругом Них все больше льстецы да себялюбцы, которые не могут сказать, что нужно для того, чтобы народу было легче.

Им нужно искать этой правды в себе самих, поддерживая друг друга, а когда и тут Они встретят сомнение, то Им остается только молиться и просить Бога наставить Их и умудрить, и если Они поверят этому, то все будет хорошо, т. к. Бог не может оставить без Своей помощи того, кого Он поставил на царство и кому вложил в руки всю власть над народом.

Тут он ввел и другую нотку, также близкую взглядам Императрицы, а именно, что Царю и Ей нужно быть ближе к народу, чаще видеть его и больше верить ему, потому что он не обманет того, кого почитает почти равным Самому Богу, и всегда скажет свою настоящую правду, не то что министры и чиновники, которым нет никакого дела до народных слез и до его нужды.

Эти мысли, несомненно, глубоко запали в душу Императрицы, потому что они вполне отвечали Ее собственным мыслям».

«Императрица была религиозно-мистическая натура и вера в исцеление через молитву имела для Нее большое значение. Только с этой стороны, и только с этой, объясняется влияние на Нее Распутина», – утверждала фрейлина Государыни баронесса С. Буксгевден.

Свое объяснение находили слуги и приближенные Александры Федоровны.

«Государыня относилась к нему, как к святому, потому что Она верила в святость некоторых людей. Она его, наверное, уважала», – показывал на следствии камердинер Волков.

«Помню, что однажды я высказала Ее Величеству свое некоторое сомнение в личности Распутина, – свидетельствовала камер-юнгфера Государыни Мария Густавовна Тутельберг. – Я сказала Ее Величеству, что Распутин простой, необразованный мужик. На это Ее Величество мне сказала: "Спаситель выбирал Себе учеников не из ученых и теологов, а из простых рыбаков и плотников. В Евангелии сказано, что вера может двигать горами", и, показывая на картину исцеления Спасителем женщины, Ее Величество сказала: "Этот Бог и теперь жив. Я верю, что Мой Сын воскреснет. Я знаю, что меня считают за мою веру сумасшедшей. Но ведь все веровавшие были мучениками».

Эти воспоминания неслучайные. Они свидетельствуют о том, что императрица, видя нечто необычайное в личности сибирского крестьянина, доверяла своему чутью больше, чем оценкам самых близких ей людей.

«Когда до меня стали доходить слухи о том, что Распутин не таков, каким он кажется, что в частной жизни он ведет себя не так, как в царской семье, я предостерегала свою сестру, но она заметила мне, что этим слухам не верит, что она считает эти слухи клеветой, которая обычно преследует людей святой жизни…» – говорила родная сестра Государыни Великая Княгиня Елизавета Федоровна.

Очень возвышенно, с придыханием, обрисовал отношение царицы к сибирскому крестьянину князь Жевахов:

«В Своем отношении к Распутину Императрица стояла на такой же высоте, на какой стояла вся "Святая Русь" пред келией старца Амвросия Оптинского или хибаркою преподобного Серафима… В этих отношениях находила свое лучшее выражение вся красота нравственного облика Императрицы, Ее глубочайшая вера, Ее смирение, преданность воле Божией… Эта черта, свойственная только русскому человеку, ищущему, в момент душевной боли, общения со святыми людьми, старцами и подвижниками, вместо того, чтобы "рассеяться" и бежать в гости, или в театр, так глубоко бы сроднила Императрицу Александру Феодоровну с русским народом, если бы между Нею и народом не была воздвигнута врагами России и династии стена, скрывавшая Ее действительный облик, если бы целая армия, в миллионы рук, не трудилась бы над этой преступною работою… Не вызывал сомнения у Императрицы Распутин еще потому, что составлял именно то явление русской жизни, какое особенно привлекало Императрицу, видевшую в его лице воплощение образов, с коими Она впервые ознакомилась в русской духовной литературе.