Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках - Василий Аксенов

Буду ждать, пока не придет. Пока не погаснет изумруд. Потом опять позвоню. Извинюсь перед маменькой, а окажется, что это она сама, Ее Звонкость. Пока что позвоню Юстасу в Вильнюс. Сбежим с ней туда, к нему. Мне там заплатят деньги за перевод. Будем жить у него в мастерской. Потом отправимся туда, «где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж». Там, где-то в Прибалтике, Антошка Андреотис слоняется со своей пассией, с загадочной Фоской. Хорошо бы нам пересечься и набухаться в какой-нибудь курляндской корчме.

Телефонистка, уставшая от развязных кавказцев, весьма любезно улыбнулась Роберту; кажется, узнала. «Идите прямо в девятнадцатую кабинку, товарищ Эр, и я вас сразу постараюсь соединить».

Юст сразу завопил в трубку: «Послушай, Роб, я тебя по всей Москве ищу! Три раза звонил к тебе, но Анка сразу дает отбой. Имею впечатление, что у вас конфликт, чертовы дети. Ну, ничего, как это у вас говорят; любезные ругаются, как будто нежничают; так, что ли? Но дело не в этом, а в другом. Мне позвонил наш общий друг Королев — он тоже не может тебя найти — и сказал о, про, за колоссальное направление в Индию!»

Юст был очень возбужден, и понять его сразу было нелегко, особенно тому, чьи мысли в этот момент были направлены отнюдь не в Индию, однако постепенно выяснилось следующее. По инициативе ЦК КПСС всесоюзные творческие союзы совместно с МИДом разработали идею отправки в дружественную Индию огромной культурной делегации, в которую войдут представители всех наших шестнадцати республик[40]. Подразумевалось, конечно, что познакомившись с этой делегацией братский смуглый народ поймет, что все народы могут жить и процветать под знаменами социализма и под водительством нашей Партии. От Литвы в делегацию были включены художник Юстас Юстинаускас и поэт-лауреат Теодорас Мегалайтис. Что касается Роберта Эра как представителя Москвы, то сначала его кандидатура была подвешена, а потом какой-то крупный деятель где-то сказал, что без Эра такую делегацию лучше вообще не посылать.

«Это как же прикажете понимать? — удивился Роберт. — То, что подвесили, это понятно, а вот почему без меня нельзя посылать делегацию — это как-то слегка чуть-чуть непонятно. Ты можешь это объяснить, Юст?» Юстас хохотнул. «Странно, что ты этого не понимаешь, Роб. Всем известно, что вы ближайшие друзья с Раджем Капуром, а ведь этот „Бродяга“ кумир всех восьмисот миллионов. В общем, ты включен! Едем вместе! Индия, старик! Страна всемирного Логоса! Пусть Радж нас проводит в какой-нибудь ашрам!»

Как раз в этот момент через телефонный зал пронеслась на всех парах неотразимая Колокольцева. Естественно, за ней поспешали трое тонконогих грузин. Толкнув плечом свободно качающиеся двери, Милка проскочила в главный зал Телеграфа. Грузины исчезли там вслед за ней. Как в немом кино, подумал Роберт, повесил трубку и медленно прошел в центральный зал, где светились все лампы и за всеми окошками сидели служащие в еще оставшейся от сталинских времен телеграфной форме.

В середине зала Милка тормознула. Роберта нигде не было видно. Усатые юнцы, которые только что преследовали ее, раскручивая идиотскую ленту слов «девушка-подожди-не убегай-мы с высшим образованием-куда бежишь-постой!», тоже остановились. Один сказал: «Девушка, мы знали, что ты придешь». Второй сказал: «Красавица, пошли пировать в твою честь!» Третий сказал: «Пошли в „Арагви“, слушай, столы накрыты». В это время сзади кто-то их деликатно подвинул и вежливо произнес: «Брысь!» И девушка тут с бессловесным восклицанием прыгнула на шею большому длиннорукому парню, с которым лучше не связываться. И один из юнцов подвел итог: «Такая зависть берет, что задохнуться хочется!»

Роберт пошел уплатил за разговор с Вильнюсом и вернулся к Милке. Они нашли за чередой мраморных колонн укромный уголок со скамьей. Уселись так, что из-за колонн виднелись только голени эровских ног и башмаки с толстыми подошвами. Она, держась за его плечо (любимая поза — висеть у него на плече) и счастливо смеясь, рассказывала, как лукавая маман сообщила, что ей звонил молодой человек, «вокально близкий к Роберту Эру». Он молчал, улыбался ей и чувствовал, что приближается прощанье. Мы полностью не совпадаем в этот момент, думал он. Она вся сверкает от полноты жизни, а меня разрывает тоска. Чтобы соответствовать ей, я должен совершить нечто жестокое, отодвинуть или попросту отшвырнуть семью, а я на такие акции не способен.

«Послушай, Колоколец, нам надо разбежаться», — неожиданно для самого себя в пяти словах он собрал все — и любовь к ней, и неизбежность «разбежеванья». Она мгновенно закрыла лицо ладонями. Значит, несмотря на все сверкание, чувствовала приближение беды.

«Не плачь, ведь ты…» — начал было он, но осекся: от окончания фразы попахивало жлобством.

«Я не плачу, — сказала она и опустила ладони, лицо было сухим. — Просто захотелось спрятаться, нырнуть».

Тайком от всего человечества он поцеловал ее в ухо. Потом стал тихо и медленно говорить о том, что не может никак отказаться от семьи.

«А зачем отказываться от семьи? — вроде бы удивилась она. — Оставайся со своей семьей на здоровье. Только люби меня».

«Да я уже признался Анке, — пробормотал он. — Нет, тебя не назвал. Просто признался в измене».

«Вот и балда! Скажи ей, что наврал. Якобы от злости выдумал чепуху. Ну, придерись к чему-нибудь.

Анка, почему мои рубашки не поглажены? К черту! Я ухожу к той, кто будет великолепно гладить мои рубашки! А потом ей скажи: я все придумал, нет никого, кто так гладил бы рубашки, как это делаешь ты, моя Анка!»

Для восемнадцатилетней девчонки она звучит слегка слишком злобновато, подумал он.

«Весь город уже знает про нашу связь», — пробормотал он растерянно.

«Связь! — восхищенно вскричала она. — Как это здорово сказано! Так и видишь связистов с катушками, которые по ночам наводят связь!»

Все-таки здорово она себя держит, подумал он. Как-то старается не впадать в слюнявость. А вот я то и дело впадаю в слюнявость. Вот в этом и ощущается разница слоев. Я отношусь к военщине, а военщина, как ни странно, склонна к слюнявости. А Милка принадлежит к высшему слою научной интеллигенции и потому следует своей любимой поговорке keep your chin up!

Они встали и пошли к выходу. Он взял ее под руку, она с юмориной в глазах шепнула: «Ценю!» На ступенях Телеграфа все еще маячили те три грузина, что ждали там появления Прекрасной Дамы. Тоже ребята не без юмора: взяли под козырек.

Эр и Колокольцева спустились со ступенек, и тут же перед ними остановилась новенькая светло-серая «Волга». За рулем сидел Марк Бернес. «Роберт, садитесь, подвезу!»

Эр опять малость размазался. Стал объяснять, что ему вот с этой вот девушкой по разным адресам, но Марк с одесской улыбочкой посматривал на нее, а Роберту вроде бы исподтишка показал большой палец. «Подвезу куда прикажете, господа, и что характерно, ничего не возьму».

Когда уселись и поехали, он, разглядывая девушку в зеркальце над головой, опять же не без одессятинки, спросил: «Так это и есть ваша новая муза, так прикажете понимать?!»