Седьмая жертва - Фредерик Молэ

Затем приехала Каролин в сопровождении полицейских, как того требовал Нико. Ее встреча с Дмитрием прошла как нельзя лучше. Каролин была неплохим психологом и знала, как вести себя с подростками. Дмитрий тут же принял ее и ни на минуту не выразил удивления по поводу этого неожиданного визита. Наверное, и ему было необходимо присутствие рядом женщины, женское тепло, надежность… Уходя к себе в комнату, Дмитрий им многозначительно улыбнулся, и на сердце у Нико стало легче. Теперь он думал только об одном — заполучить Каролин к себе в постель. Но они еще несколько минут флиртовали, затем он пустил в ход руки, потому что сдерживаться уже не было сил. И тут Кривен сообщил о смерти капитана Амели Адер, второго номера в его группе.

Нико остановил машину на площади Фюрстенберг. От света желтых фар и синих мигалок на стенах домов плясали разноцветные тени. Окна светились: соседей разбудил шум и лихорадочная активность, не характерная для столь раннего часа. Во рту у капитана Видаля дымилась сигарета, хотя всем было известно, что он бросил курить уже почти два года назад. Чего только не начнешь делать после таких ночных известий! Члены второй бригады держались рядом с ним и молчали. Неподвижность и молчание… Люди Терона тоже, естественно, были на площади.

Минуя полицейские заграждения, на площадь выехала полицейская машина, из нее вышли Мишель Коэн и Николь Монтале собственной персоной. Присутствие регионального директора Уголовной полиции не прошло незамеченным — все взгляды были устремлены на нее. Она пожала руку каждому и произнесла слова соболезнования: все они были одной семьей, и она была ее неотъемлемой частью. Нико оценил этот поступок. Они вместе поднялись по лестнице до квартиры капитана Адер. Пьер Видаль следовал за ними: он был готов приступить к работе, как только поступят соответствующие распоряжения. Нико предложил ему передать свои полномочия кому-нибудь другому, ведь Видаль видел Амели каждый день, но тот отказался. В квартире их ждали Рост и Кривен, рядом с ними Максим Адер — Нико встречался с ним во время новоселья на набережной Орфевр, 36. Максим пытался не терять самообладания.

— Амели в гостиной, — произнес Кривен, не в силах скрыть обуревавшие его чувства.

Это был настоящий кошмар: обнаженное тело Амели, искромсанное ударами потерявшего разум подонка, утратило человеческие очертания.

— Я ни до чего не дотрагивался, — уточнил Максим Адер. — Она меня приучила…

— Еще одно послание, — произнесла Николь Монтале, указывая на конверт, лежавший на бедре жертвы.

Она надела переданные ей капитаном Видалем перчатки и взяла конверт. Внутри был сложенный вчетверо листок, на котором красовались две написанные от руки фразы.

— «Ну что, Нико, смог ты защитить своих женщин? Я — Бог, а ты — ничто», — прочла мадам Монтале.

— Сука! — не сдержался Коэн.

— Единственное, что теперь очевидно, — это непричастность к происходящему Беккера, — заявил Нико, — Я отправил Амели домой в тот момент, когда пошел к нему во Дворец правосудия. И с этого момента я был все время с ним. Беккера можно выпустить из камеры предварительного заключения.

Три камеры предварительного заключения располагались совсем рядом с кабинетом Нико. Он препроводил Беккера в одну из них и оставил сидеть на узкой скамье в крошечной застекленной комнате. Двое полицейских встали у камеры в полном соответствии с предписанием. Стены в ней были покрыты граффити: оказавшиеся здесь правонарушители бурно выражали свои чувства. Нико не мог не отправить Беккера в это малоприятное место до окончательного выяснения ситуации. Он прекрасно видел, как изменилось у судьи лицо, когда он понял, куда они направляются, но комиссар не мог себе позволить жалости. Теперь же он с облегчением отдавал приказ о его освобождении. После того, что Беккер пережил в детстве, приятно было сознавать, что наконец для него все это закончилось. Расследование должно было встать на новые рельсы.

— Начали, — приказал Нико. — Нужно вынести отсюда Амели. Профессор Вилар уже в курсе?

— Да, — прозвучал ответ комиссара Роста. — Она уже в институте.

— Отлично. Займись телом, Жан-Мари, — приказал Нико.

Каждый принялся за работу под неусыпным оком Николь Монтале. Когда носилки с телом молодой женщины, укрытым от посторонних глаз специальной темной тканью, выносились из квартиры, все эти люди прекратили работу и проводили ее глубоким молчанием. Максим Адер решил сопровождать жену, по его бледному лицу струились слезы.

— У меня след от уха на входной двери! — громогласно возвестил капитан Видаль.

Нико подошел.

— Он, вероятно, прислушивался, прежде чем позвонить, — предположил Видаль.

Снятый отпечаток будет в свое время сравнен с ухом преступника, и это послужит еще одним доказательством вины.

— На столе в столовой следы белого порошка, — указала Николь Монтале. — Посмотрите, комиссар.

— Это, наверное, тальк, — ответил Сирски. — Он использует хирургические перчатки. А когда вскрывает стерильную упаковку, остатки талька высыпаются наружу.

Однако очень скоро они должны были согласиться с очевидным: больше следов не было. Убийца был по-прежнему хладнокровен и совершал минимум ошибок. Было от чего прийти в ярость. Монтале и Коэн решили ехать в Патологоанатомический институт и присутствовать на аутопсии. Несмотря на очевидное недовольство Кривена, Нико запретил своим людям следовать за ними: не могло быть и речи о том, чтобы присутствовать на вскрытии их коллеги.

Всю дорогу до набережной Орфевр, 36, из головы у Нико не шло последнее послание убийцы. Никто не пытался проникнуть в его смысл, когда Николь Монтале читала его в квартире у пятой жертвы, но каждый испытал гнетущее состояние. «Ну что, Нико, смог ты защитить своих женщин? Я — Бог, а ты — ничто». Мерзавец взваливал вину за происшедшее на него. Почему он попросил ее вернуться домой и отдохнуть? Почему не разрешил остаться и работать со всеми, как она этого хотела? Всё, чтобы вознаградить ее за найденные сведения о судебном следователе Беккере? Всё потому, что настанет момент, когда его людям понадобится для проведения следственных мер свежая голова? Или потому, что она была женщина и он относился к ней именно так, как она на это ему указала? И то, и другое, и третье. Именно его решение привело ее к гибели. Как она смогла перенести всю иронию ситуации — оказаться в лапах того, чей след они и отыскивали? Но почему этот гад написал «своих женщин»? Каких — «своих»? Нависла ли угроза и над другими, более близкими ему людьми — сестрой, матерью… И всё, чтобы как можно глубже уязвить его. Нико вздрогнул. Кто следующий в этом списке? Он уже останавливал машину возле Уголовной полиции, но все вопросы так и остались без ответа. Нико припарковался во втором ряду под внимательными взглядами охраны, оставил ключ в зажигании и направился прямо к камере предварительного заключения, где находился судья Беккер.

Судья Беккер сидел в той же самой позе и на том же самом месте, на котором он его оставил. Он как будто застыл, спрятав лицо в ладони. Нико снял охрану и открыл застекленную дверь.