Охота на гиену - Наталья Александрова

— Я, конечно, понимаю, — старикан в бежевом пальтоснова усмехнулся своей удивительно неприятной улыбкой, от которой у Барсуковамороз пробежал по коже, — я, конечно, понимаю, что после вольготной жизнина Марианниных харчах тебе на инженерскую или преподавательскую зарплатупрожить будет трудновато, и вообще работать ты разучился, но другие ведь как-тоживут. Короче, придется и тебе попробовать, если ты не хочешь ближепознакомиться с Артуром. Артур, он, знаешь ли, любезный, человек на редкостьгрубый. Он твою тонкую душу вряд ли поймет или оценит. Он как-то больше утюгомили паяльником работать привык. — И мерзкий старик снова плотоядноусмехнулся.

Семен Николаевич в ужасе переводил глаза со старого бандитана молодого. Он не знал, кто из них страшнее. Никогда в жизни ему неприходилось сталкиваться с такими ужасными людьми! «Вот она, расплата заспокойную обеспеченную жизнь с Марианной! У Ани, конечно, не могло быть такихстрашных знакомых, ее круг — это ученые, умные интеллигентные люди, а Марианнав процессе своего бизнеса якшалась со всякой швалью, с такими вот криминальнымитипами. Разумеется, без этого она не могла бы делать деньги. За все надоплатить…»

— За все надо платить! — громко произнес старик,словно прочитав мысли Барсукова. — И тебя, любезный, возмездие настиглосовершенно справедливо. Если бы не ты, Марианна была бы сейчас жива издорова!.., И денежки мои тоже…

— Что? — удивлению Барсукова не былопредела. — Какое я-то отношение имею к ее смерти?

— А ты будто не знаешь?

— Понятия не имею! — возмущенно отрезал СеменНиколаевич.

— А ты, любезный, значит, и представления не имеешь,что Марианну-то зарезала твоя первая жена?

— Анна?! Быть этого не может! Она тихая, мягкая,интеллигентная женщина!

— Была, — охотно согласился кашемировый мучитель ирезким движением загасил сигарету все в том же драгоценном фарфоровомблюдечке, — была. Но болезнь, нищета и одиночество сделали ее совершеннодругим человеком. Хотя.., я лично не верю, что человек может так измениться.Стало быть, такое в ней было всегда, и если бы ты, сволочь, сумел в ней эторазглядеть, сумел как-то разобраться со своими двумя бабами, то, возможно, всебы могло кончиться по-другому. Твоя бывшая жена убила Марианну из мести. И,между прочим, украла у нее деньги. Мои деньги. Те самые восемьдесят тысяч.

— Я вам не верю! — взвизгнул Барсуков.

— Не веришь? — Старик снова усмехнулся. — Поповоду того, что твоя первая жена убила Марианну, тебя очень скоропроинформирует милиция. А вот по поводу денег… Про это милиции, разумеется,неизвестно, но тут уж тебе, любезный, придется поверить на слово. Если,конечно, не хочешь ближе познакомиться с Артуром.

Барсуков перевел взгляд затравленного животного наширокоплечего головореза.

Жизнь кончена… Надежды нет… И самое страшное — ему абсолютноне на кого было опереться.

— Так что не тяни, любезный, начинай продавать квартируи все эти цацки. Да смотри — не продешеви.

— Но куда же мне потом деться? — обреченно молвилБарсуков. — Где мне жить?

И тут вперед вышел Артур и зачитал по бумажке:

— Молочникова Клавдия Федоровна, возраст — восемьдесятодин год, проживает в коммунальной квартире на улице Халтурина, по-новому — Миллионная,дом десять. Комната четырнадцать метров, так что вполне может прописать своегодвоюродного племянника.

— Вот-вот, — поддакнуло бежевое пальто, — дляухода за престарелой теткой тебя пропишут. А если что — я помогу, юристызнакомые найдутся, уж ты не беспокойся.

После ухода визитеров Барсуков налил себе полстакананеразбавленного виски, что было совершенно не в его правилах и с тоскойпредставил себе тети-Клавину коммуналку с десятью скандальными соседями и самутетю Клаву — вздорную неопрятную старуху, непрерывно курящую ядреный «беломор»и хриплым прокуренным басом комментирующую политическую обстановку в стране.Определенно, жизнь была кончена.

Надежда Лебедева не могла спокойно спать уже три ночи.Во-первых, дело о «маньяке с розой» так глубоко запало ей в душу, что онавоспринимала его очень близко к сердцу и жаждала раскрыть его едва ли несильнее, чем сам капитан Гусев. Во-вторых, у нее разболелся зуб. Как всякийнормальный человек, Надежда боялась зубных врачей. Это осталось у нее с советскихвремен, когда бедные обыватели рядами маялись в коридоре, слыша из кабинетастоны своих собратьев по несчастью и вдыхая запах горелой кости. Нервы уНадежды Николаевны всегда были крепкими, но такие воспоминания кого хочешьвыведут из себя. Днем зуб утихал, и Надежда с облегчением о нем забывала, ноночью он довольно сильно давал о себе знать.

Не в силах больше терпеть такое безобразие, Надежда здраворассудила, что до Нового года все равно нужно с зубом что-то делать, а то, понародной примете, весь следующий год будешь зубами мучиться. Поэтому она зажалав кулаке некоторое количество денег и позвонила в дверь к соседке МарииПетровне с целью уговорить ту познакомить ее с печально знаменитым теперь в ихмикрорайоне стоматологом Маргаритой Ивановной, той самой, которая нашла всобственном подъезде убитую дворничиху Евдокию. Надежда решила воспользоватьсясвоим больным зубом и соединить, так сказать, приятное с полезным — полечитьзуб и разузнать кое-что про Евдокию.

— Ты что, Надя, сегодня такая грустная? —спросила, открывая дверь, Мария Петровна, которая в их доме известна былазоркими глазами и умением анализировать собственные наблюдения со скоростьюкомпьютера «Пентиум».

— Вот как раз поэтому к вам с просьбой, —вздохнула Надежда. — Отведите меня к Маргарите Ивановне насчет зуба.

— С нашим удовольствием! — расцвела МарияПетровна. — Сейчас прямо и пойдем, позвоню только. Ты не бойся, она докторхороший и берет недорого.

Маргарита Ивановна оказалась дома, очень обрадовалась ипригласила к себе немедленно. Надежде она понравилась. Спокойная, такаяприветливая женщина, и не скажешь, что зубной врач. Мария Петровна удалилась, аМаргарита Ивановна усадила Надежду в настоящее зубоврачебное кресло и заняласьсвоим непосредственным делом, причем, насколько могла судить Надежда, выполнялаего неплохо. Кроме всего прочего, Маргарита Ивановна развлекала Надеждуприятной беседой, а поскольку с открытым ртом Надежда могла только мычать икивать головой, то разговор велся в форме монолога.

— Очень на меня повлияла смерть Евдокии. То есть несама смерть, а то, что я ее обнаружила. Руки после этого неделю тряслись,думала, что работать вообще не смогу.

Но время прошло, и успокоилась я, квалификацию не утеряла.

— Угу…

— Вот больше месяца прошло, все у нас утряслось. Теперьспокойно людей принимаю, а то Евдокия мне все нервы истрепала.

И другие соседи теперь по ночам спят, никто их в шесть часовне будит… Сплюньте.