КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

С чем мог столкнуться ослушавшийся человек? СССР был страной бесконечных разрешений. Каждое действие, выход книги или спектакля зависел от такого разрешения. По этой причине непослушного человека могли сделать послушным, поскольку ему просто не давали заниматься любимым делом. Можно не дать работать, можно не дать прописки…

Хотя Евгений Семинихин (см. о нем [12]), работавший «под крышей» Всесоюзного агентства по защите авторских прав (ВААП), издал свои достаточно бойко написанные воспоминания о работе в Пятом управлении под псевдонимом Евг. Григ. При этом интересно, что Семинихин в отличие от многих отказался давать интервью радио «Свобода». Обиженный сотрудник Свободы В. Тольц пересказывает этот отказ так: «К тому времени окончательно рухнула и идеология, которую так старательно, но малоэффективно охраняла Пятерка. Да и сама она в значительной степени стала артефактом пусть еще неизученного историками, но все же прошлого. И вот я ныне звоню Семенихину. Предлагаю принять участие в моем историческом цикле. А он: „Я никогда ни Родины, ни друзей, ни сотрудников не предавал… Я никому на Свободе не пожелаю ничего хорошего. Будьте здоровы!”… Некоторые другие отставные пятерочники отказываются иначе. Они и взгляды свои поменяли, ходят в „демократах” теперь. Иные даже и за Ходорковского заступаются, успев до этого поработать в ЮКОСе. И Свободу не только, как Семенихин, слушают, но порой и выступают в ее передачах. Но вот чтоб про свою Пятерку, так нет — ни в какую! Отказы объясняют, вроде как даже оправдываясь: да кому это интересно? Я ж диссидентами не занимался. Я ж „на земле” работал — анонимщиков разыскивал… Ну, и вообще, не хотелось бы обижать старших товарищей!..» [13].

Кстати, есть рассказ о том, как он вербовал писателя М. Веллера, и, конечно, от самого писателя, у которых, как известно, должна быть хорошая память: «Евгений Григорьевич Семенихин был чекист, полковник разведки и примерный семьянин. Более того, однажды он хотел меня завербовать как человека правильного строя мысли — государственно-патриотического, в качестве агента влияния, живущего в Эстонии. Но когда он направил запрос в Эстонию, а из Эстонии направили в Ленинград на Литейный, по старому месту жительства, то оттуда ответили, что я — морально неустойчив, идеологически не родной и под „влияние” не попадаю. Резюме: привлечение к агентурной работе считать нецелесообразным» [14].

Е. Семинихин достаточно весело пишет о своей работе в ВААП, где в разных кабинетах сидело много, как для одного учреждения, офицеров действующего резерва. Книга его гордо называется «Да, я там работал». В ней он очень серьезно оценивает Бобкова, говоря: «Мне не хотелось бы создавать впечатление о Бобкове как о вселенском благодетеле, гуманисте и „умеренном либерале”, да он и не нуждается ни в чьем заступничестве. Я просто считаю, что, даже перейдя из ВГУ [Второе главное управление КГБ, ответственное за контрразведку — авт.] в 5-е Управление, Ф. Д. оставался главным контрразведчиком страны и фигурой государственного масштаба. Он обладал, с одной стороны, способностью мыслить ретроспективно, анализируя огромный опыт, накопленный за долгие годы службы, а с другой — необычным даром предвидения. Он, например, предсказал наступление США по фронту „прав человека”, „народную дипломатию” и многое, многое другое. Он давно разгадал сущность наших нынешних „демократов” и хорошо понимал, что они принесут стране» [15].

И еще: «Иногда я задавал себе (а иногда и не только себе) вопрос — почему не создали подразделение по надзору за рабочими или крестьянами? Я, конечно, шутил сам с собой. Это ведь только в нашей стране, создавая гигантские тенета лжи, правители пытались убедить население в том, что интеллигенция — лишь „прослойка”. Сами-то они прекрасно понимали, что именно интеллигенция и является по-настоящему движущей силой общества. Именно поэтому с самого начала наши вожди повели сложные, хитрые игры с интеллигенцией, используя ее тонко и умело в своих целях. Однако прежние игры теперь не годились — страну уже невозможно было держать в изоляции, как держали в изоляции Японию ее императоры до середины XVIII века. Но заставить интеллигенцию подпевать и поддакивать режиму хотелось, а для этого нужно было знать как можно больше о процессах, происходивших внутри ее, заглушать или активизировать их, в идеале — управлять ими».

Это важное заявление, наверное, и сам Бобков не смог бы лучше понять необходимость подобного механизма воздействия. СССР когда-то легко научился работать с «телом», создав репрессии, теперь надо было научиться работать с «мозгами».

И по поводу профилактики: «Тенденция Лебедева (вернее, его учителя Бобкова) — профилактика, предотвращение, а не бесстрастная документация действий, „размывание” враждебно настроенных группировок и структур, высылка, в крайнем случае. Даже в знаменитом деле о попытке угона самолета в Ленинграде «отказниками»-евреями реакция Бобкова была неожиданной для всех. Угонщики, скупившие все билеты на самолет, были взяты с поличным, с оружием в руках прямо перед „акцией”, никакой суд никакой цивилизованной страны не нашел бы для них оправданий. УКГБ по Ленинградской области сработало, казалось, безупречно. Арест, суд, приговор, заключение — и никакой липы, никаких натяжек. А Бобков остался недоволен… Говорил, что надо было профилактировать, не допускать даже сгруппироваться как следует, не доводить дело до „дела”… Далеко он умел смотреть и при этом еще и видеть…»

И очень интересно о вербовке (почти как из учебника психологии): «Силы настолько неравны, что возражения или сопротивление на завершающем этапе работы — во время вербовочной беседы — если и случаются, то очень редко. Вербуемый составляет впечатление об офицере спецслужб чаще всего из нескольких встреч с ним, вербовщик же „перекопал” всю жизнь будущего агента. Он знает его слабые стороны, а возможно, и грехи, а возможно, и серьезные проступки, а то и преступления, и дает понять, что знает их; он осведомлен о сильных сторонах собеседника и умело использует это — льстит, „почесывает вербуемому спину”, он, в конце-то концов (и это главное), приглашает собеседника оказать помощь стране, так кто же скажет — нет, чихать я на нее хотел? То есть сейчас-то почти каждый скажет именно так, но тогда… Вербовались крепкие диссиденты, притворявшиеся сами перед собой, что они только притворяются, а работать с „органами” не будут, — работали… Вербовались ученые — бывало, что хотели использовать КГБ против своих оппонентов… Бывало всякое — бывало, что от сотрудничества ждали каких-то практических выгод…»

Что делало и что могло делать Пятое управление? С одной стороны, оно «опекало» тех, кто был на виду, привлекая внимание, поскольку работа такого человека связана с выходом на массовое сознание. Это писатели, журналисты, актеры, режиссеры. И если массовое сознание готово их услышать, то к ним требуется внимание. Особенностью этих творческих людей было то, что они по сути своей профессии не могут говорить стандартно, а любое отклоняющееся говорение сразу представляет интерес и опасность для власти. Вот здесь и нужны были квази-дружеские отношения Ф. Бобкова с первыми лицами из такого списка людей творческих профессий. Но чтобы предупредить их вылет из гнезда благоразумия, и нужны были осведомители, которые, к тому же, создавали ощущение всевидящего ока. Имея нужную информацию, Пятое управление могло наперед нейтрализовать то, что вызвало бы негативный резонанс в обществе, направленный против власти. В приведенных отчетах мы как раз видим работу осведомителей, но особо не видим работу самого Пятого управления, которое могло помочь в малом такому лидеру общественного мнения, но получить большее.