Собственные записки. 1829–1834 - Николай Муравьев-Карсский

– Слово мое свято для меня, как моя вера.

Он жаловался еще, что в Царьграде держат в плену двух родственников его, живших в Македонии, потому что они хотели приехать в Египет; спрашивал, сколько войск в Царьграде?

– От пяти до десяти тысяч, – отвечал я, показывая, сколько я сие полагал малочисленным.

Он был в необыкновенном смятении, начинал говорить, рассказывал, путался в речах, говоря о посторонних предметах и рассказывая какое-то происшествие с одним английским капитаном, который, входя в порт, посылал переговорить с ним, отдаст ли он ему 17 пушечных выстрелов за салют, так что я никак не мог ничего понять, и он не успел и кончить своего рассказа. Мне казалось, что сие клонилось к тому, что он желал моего салюта при отплытии, но я не салютовал ему ни при входе, ни при выходе из порта. Два раза я собирался идти, но он меня все упрашивал остаться и говорил о посторонних вещах, между прочим о каком-то славном жеребце, коего и предки известны, присовокупляя, что от государя были посылаемы чиновники за лошадьми такого рода, но не находили их. Я отворачивал разговор, дабы он не предложил жеребца сего в подарок; но, видя, что он все продолжал, я сказал ему, что порода российских лошадей гораздо рослее и выгоднее для службы, чем арабских жеребцов, и советовал ему завести у себя наши породы. Он тогда понял меня. Я выписывал, сказал он, из Анатолии лошадей, но они подохли здесь, не выдержали климата. Между разговорами я старался ему внушить чувства миролюбия, ссылаясь на лета его, богатство Египта и славу, которую он может приобрести устроением сего края. Он много говорил, но можно лучше сказать лепетал, ибо мысли его были без связи; наконец, при прощании он опять просил меня поклониться брату Андрею.

Я убедился, что Магмет-Али-паша доступен к страху. Надеюсь, что он захочет сдержать слово, и полагаюсь вместе с Розетти, что он даже пошлет самого визиря в Константинополь с повинной; если же и не сделает сего, то приступит через посредство его к примирению. Не полагаю, чтобы он осмелился продолжать военные действия свои и даже, чтобы он был в силах продолжать их с успехом; но, как и повинная его, так и примирение, без сомнения, будут притворны и, может быть, до первого случая.

6-го увидели бриг «Парис»[109], который входил в гавань. Ему сделали знак, дабы командир приехал. Капитан-лейтенант Бутенев прибыл ко мне и являлся. Я сказал ему, чтобы он, не входя в порт, дождался меня у выхода; ибо я начинал верповаться завозным якорем[110], чтобы отплыть в Константинополь, так как уже все дела мои с Магмет-Алием кончились; но он сказал, что у него воды мало, и потому он имел надобность послать на берег. Я принужден был согласиться на то, чтобы ему выйти в порт, а сам продолжал тянуться; ибо я не хотел воспользоваться французским пароходом, здесь находившимся, который мне предлагал консул Мимонт. Розетти находился у меня и просил меня ходатайствовать о назначении его консулом в Египте, не из каких-либо видов корыстолюбия, отказываясь даже от жалованья. Находя в нем человека хороших правил и способного, я не отказал ему моего ходатайства. Он предан паше и не скрывает сего, но, прежде всего, верно поставит долг свой и всегда старается оказывать русским всякое пособие в Александрии. Отпуская его, я просил его держать пашу в том же расположении к соглашению, как я оставил его, и, между прочим, пригрозить Богосу, что если он будет иначе действовать и препятствовать советами своими миру, то его везде отыщут, и он будет за сие отвечать. Бутенев казался мне несколько недоволен тем, что я изъявил ему необходимость прекратить сообщения с берегом и не ходить к паше; ибо он в первую поездку свою сделал много знакомств с европейцами, коих большая часть, или почти все, находились в торговых связях с пашой и потому держали его сторону. Ввечеру я лег на якоре против самого выхода почти, и в то время мы увидали австрийский корвет и греческий бриг, которые входили в гавань. Розетти поехал на берег, и я позволил Бутеневу с ним съехать, дабы мне привезти известия. Бутенев по возвращению доставил мне письмо от Розетти, коим он уведомлял меня о прибытии Галиль-паши, посланного султаном с полномочием для переговоров в Родос, оттуда он должен был сюда плыть. Магмет-Али был в восхищении, приказал мне свидетельствовать свое почтение и сказать, что он весьма бы желал, дабы я остался, дабы видеть, как он сдержит свое слово. (Бриг наливался водою.) Он казался к сему уже довольно склонным, ибо и собственные его дела были в нехорошем состоянии. Английский консул при свидании со мной говорил мне, что посланные им с год тому назад войска для усмирения арабов с ними соединились, и что Магмет-Али владел только тремя городами: Мединой, Джеддой и Меккой, но что все пространство между городами сими, как прочая часть Аравии к югу, паше не повиновались. В Александрии по кофейным домам и между иностранцами, говорили, что государь чрез меня упросил будто Магмет-Али к миру, и что я выговорил в пользу России в сем случае остров Кипр и Иерусалим.

7-го. В письме, вчера полученном, Розетти советовал мне оставить здесь бриг, дабы дождаться известия о мире. Я отвечал, что сего не имел надобности делать, ибо весь мир будет свидетелем, как Магмет-Али держит свое слово. Вот слухи, которые носились у паши: в Царьграде точно не было возмущения, султан сделал со мной трактат союза оборонительного и наступательного и весьма желал сего, но что при рассмотрении дела сего в государственном Совете члены на сие не согласились и изорвали сей трактат, что и побудило султана послать Галиль-пашу. С утра я послал Кирико к австрийскому консулу просить его, дабы он прислал ко мне инструкции свои, полученные с корветом. Между тем приехал ко мне английский консул и принес мне выписку из консульского журнала о договорах, сделанных пашой с двумя английскими купеческими судами, коими они обязывались перевезти войска и снаряды в Тарсус, давая мне чувствовать, сколь сие было неприлично после обещания, мне данного, остановить все военные действия. Он меня уведомлял также, что подобный договор был сделан и с шестью австрийскими и несколькими греческими судами, что даже после отъезда нашего консула Лавизона, два судна под русским флагом еще перевозили войска паши в Тарсус. Я просил его прислать ко мне записку с названиями сих судов и благодарил его за сии известия.