Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 2: Правый берег - Борис Носик

Сдается, что и эта многоактная драма, то ли смешная, то ли просто грустная, ничему не научит человечество, пропускающее мимо ушей все уроки истории. Даже тому, что дешевле все же не ломать и самые посредственные творения скульпторов с каждой переменой власти. Ведь если б стоял по сию пору на Лубянской площади монумент кровавого Феликса, то, может, и самые забывчивые из моих земляков-москвичей не забыли б так быстро впечатляющих подвигов коммунистической власти и ее высочайшего творения – органов госбезопасности…

Пора, впрочем, вернуться на площадь, которая, несмотря на пигмейскую возню вокруг колонны (в которой – и русские пушки), оставалась прекрасной. Конечно, французская революция не прошла мимо двух прилегающих к площади монастырей – и тот и другой были разрушены, а на их месте проложены улица Кастильоне и улица Мира, но в целом площадь сохранила свой облик и по-прежнему окружена была великолепными фасадами Мансара. Участки, прилегающие к ним сзади, раскуплены были в первые два десятилетия XVIII века крупнейшими финансистами эпохи вроде Пенотье, Ло и Кроза. Архитекторы Пьер Буле, Бофран и Буле де Шамблен построили здесь для них великолепные дворцы. Недаром же шутили в Париже, что если Генрих IV вступает на Пон-Нёф в толпе своих подданных, Людовик XIII – на плас Руайяль (нынешнюю площадь Вогезов) в толпе своей знати, то Людовик XIV вступает на площадь Завоеваний (нынешнюю Вандомскую) в толпе своих финансистов. Вслед за кварталом Маре и площадью Вогезов Вандомская площадь становится обиталищем самой шикарной публики. Многие из тогдашних дворцов стоят еще и поныне.

Скажем, под номером 23 стоит, как в былые времена, отель Монбретон, в котором жил богатый банкир, убитый в 1720 году, после краха его банка. В доме № 19 жил богатейший господин Антуан Кроз, у которого в новом дворце, скрытом за старым фасадом Мансара, развешаны были его великолепные коллекции полотен (со стороны двора дома покрыты пилястрами и медальонами). Крозу, кстати, принадлежал дом № 17. А в доме № 15 размещается ныне прославленный отель «Риц», основанный в 1898 году Сезаром Рицем. Здесь постоянно жила Коко Шанель, здесь останавливались все знаменитости, какие вам только придут в голову, у стойки отельного бара любили опохмеляться Хемингуэй и Скотт Фицджеральд… В интерьере отеля еще целы кое-какие старинные росписи, скажем, цел знаменитый салон, расписанный арабесками XVIII века. На фасаде дома № 13 (бывшего дворца Люилье) можно и ныне увидеть мраморный метр, установленный здесь в 1795 году с единственной целью приучить парижан к новой, метрической, системе мер.

Дом № 9 и дом № 11 были построены Мансаром. В доме № 26, принадлежавшем ювелиру Бушерону (ювелиры и ныне тут в немалом числе), жила итальянская аристократка-красавица Кастильоне. Это через нее действовал Кавур, склоняя Наполеона III к объединению Италии. Позднее она поссорилась с французским императором, а умерла здесь же сорок лет спустя, старая, всеми забытая, похоже, с помраченным рассудком.

Как мы предупреждали, перечислить имена всех знаменитостей, живших в этих дворцах, ставших позднее отелями, не представляется возможным, но все же назовем некоторых из тех, кто к нам поближе. В отеле «Вандом» (дом № 1) останавливался в сентябре 1897-го, а потом и в мае 1898 года милый человек Антон Павлович Чехов. Позднее, добравшись до Мелихова, он напоминал об этих сентябрьских днях в письме другу своему Алексею Суворину: «Париж вспоминаю с удовольствием. Какой чудесный город!»

Герцен останавливался в отеле «Польз» (дом № 6) весной 1847 года. А двадцать лет спустя в том же отеле жила со своей свояченицей итальянской маркизой Вулькано де Черчемаджоре возлюбленная императора Александра II юная Екатерина Долгорукая. Счастливо избежав пули террориста в Булонском лесу, император поспешил в отель, чтобы успокоить милую Катеньку. Она разрыдалась при сообщении о происшедшем, и, чтобы ее утешить, Александр поспешил уединиться с ней невзирая на итальянскую маркизу.

В отеле Бодар де Сент-Джеймс (дом № 12) с 1839 по 1849 год размещалось русское посольство, где с 1841 года отозванного в Петербург графа Палена замещал поверенный в делах Николай Киселев, хорошо принятый французским обществом. Когда дипломатические отношения между Россией и Францией были разорваны (в 1848 году), Киселев продолжал жить здесь как частное лицо. Когда же русское посольство освободило престижную жилплощадь, на его место вселился Фредерик Шопен, который и умер здесь 17 октября 1849 года.

Но вернемся в просвещенный XVIII век. В 70-е годы этого столетия, которое было «безумно и мудро», в доме № 19 (отель Эвре) жил герцог Бролье, который в 1771 году выставил на продажу коллекцию картин, собранную его покойным тестем Луи-Франсуа Круаза, жившим по соседству, в доме № 17. В январе 1772-го философ Дени Дидро приобрел здесь по дешевке для своей благодетельницы Екатерины II (и на ее деньги, конечно) 400 замечательных полотен мировой живописи, обогативших коллекцию петербургского Эрмитажа (среди них «Даная» Рембрандта, «Святое семейство» Рафаэля, автопортрет Ван Дейка). Дидро скупил для государыни и другие коллекции, но, понятное дело, не все уцелело в Эрмитаже (часть была продана за границу большевиками, у которых были большие расходы на разжигание мирового пожара).

В отеле Сегюр (дом № 22) в апреле 1814-го жил граф Луи де Рошешуар, которого русский генерал Сакен назначил комендантом Парижа (граф был в эмиграции в России и вошел в Париж с войсками Александра I). С 1815 года здесь жил граф Чернышев, тот самый, что купил в 1812 году у французского шпиона знаменитую карту (шпиона казнили). Граф Чернышев был дипломат и разведчик (вероятно, это вообще смежные профессии), в 1815 году он являлся каждое утро к государю, чтоб доложить ему, о чем говорят в Париже…

Прежде чем покинуть Вандомскую площадь, присмотримся внимательнее к знаменитой Вандомской колонне. По бронзовой ее облицовке восходят к статуе императора спирали с барельефами ученика Давида Бержере, изображающими войну и прочие события 1805 года. Колонна получилась такая толстая, что просто не могла не навеять нашему озабоченному Маяковскому неумеренные мегаломанские мечтания о женитьбе на площади Согласия. А по мне, женился бы на Вандомской площади, чего далеко ходить?

Вы уже заметили, что к северу от Елисейских Полей, от рю Риволи и от Лувра, протянулись к границам города самые разнообразные «королевские» улицы, красуются «королевские» площади, одна другой краше. Пришло нам время погулять и по самой королевской из дорог, по узкой улице Сен-Дени, что начинается близ Шатле и тянется до Больших бульваров, к которым она и выходит благополучно близ триумфальной арки Сен-Дени. В былые годы я часто по этой улице бродил в одиночестве, и всегда мне думалось, что она похожа немножко на нашу жизнь. Начинается нарядно и бурно, близ берега Сены, близ Ломбардской улицы и Шатле, близ сказочного фонтана, а потом постепенно скучнеет, тускнеет и кончается не то чтоб грустно, а даже, я бы сказал, почти постыдно… Впрочем, как все сравнения и метафоры, эта тоже не бесспорна и не универсальна, все они навеяны нашим состоянием духа, возрастом, временем года, погодой… Одно очевидно: старинная эта улица – одна из самых старых, и важных, и длинных, и насыщенных воспоминаниями парижских дорог. Начать с того, что улица пролегла совсем рядом со знаменитою древнеримской дорогой Сен-Мартен (может, впрочем, она шла тогда ближе к нынешней, соседней с ней улице Сен-Мартен). Вдобавок самое название показывает, что дорога эта ведет в ближний пригород Парижа городок Сен-Дени, тот, где нынче «красный пояс» и коммунисты, но главное, и нынче, как прежде, – прославленный собор Сен-Дени, усыпальница королей Франции. По этой дороге французские короли возвращались в свой дворец из Реймса после венчания на царство, возвращались из собора Сен-Дени с праздничного богомолья – и тогда улица бывала пышно изукрашена, били фонтаны, нависали над проезжей частью триумфальные арки и гирлянды цветов, прекрасные девушки обносили собравшихся чаркой вина за счет короны, потешали народ жонглеры, акробаты, уличные комедианты…