Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник) - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Жозефина медленно прошлась туда-сюда по комнате. Итак, родители добились своего: заговор против нее увенчался успехом. Впервые в жизни ее бросили, и сделал это самый привлекательный, самый желанный парень – да еще и ради девушки, которая очень «похожа на нее»! Жозефина тут же страстно пожелала, чтобы и ее исключили из школы – и тогда семья, быть может, сдастся и оставит ее в покое?

Она чувствовала не унижение, а скорее гневное отчаяние; но гордость требовала свое, и она тут же села писать ответ. Когда она начала, в ее в глазах блеснули слезы.

На этом она остановилась, понимая, что необходимо представить более яркие свидетельства царящего тут веселья. Ручка замерла в воздухе, а Жозефина уставилась в окно на таинственную и неподвижную картину северного леса. Что-нибудь придумать – весьма тонкая работа, и ее воображение, обычно не простиравшееся далее реального мира, было плохо для нее приспособлено. Тем не менее через несколько минут перед ее мысленным взором стала вырисовываться некая неясная составная фигура. Она окунула ручку в чернильницу и написала: «Один из самых симпатичных…», затем остановилась и вновь обратилась за вдохновением к окну.

Внезапно она вздрогнула и вытянулась; слезы тут же куда-то исчезли. По дороге, футах в пятидесяти от ее окна, шагал самый красивый и обворожительный на свете парень!

III

Это был высокий блондин лет девятнадцати, похожий на викинга; солнце освещало свежий румянец на его впалых, почти костлявых, щеках. Она на мгновение встретилась с ним взглядом, и этого оказалось достаточно, чтобы понять, что глаза у него «печальные», на редкость сияющие и голубые. Словно вылепленные скульптором ноги были затянуты в галифе, а сверху на нем была мягкая синяя замшевая куртка. Он шел и резкими движениями кнута щелкал по нависавшим сверху листьям.

Видение длилось еще мгновение; тропинка сворачивала за деревья, и он исчез из виду, но от его шагов все еще продолжали хрустеть опавшие сосновые иголки.

Жозефина не двигалась. Таинственные зеленые деревья, только что не сулившие никаких перспектив, внезапно превратились в расступившуюся волшебную стену, за которой мелькнула тропа к возможному блаженству. От леса послышался громкий прерывистый шум. Еще мгновение она медлила, а затем бросилась дописывать письмо:

IV

Когда полчаса спустя в комнату вошла мама, Жозефина с оживленным и одновременно отсутствующим выражением как раз надевала свое лучшее вечернее платье.

– Я тут подумала: а не нанести ли визиты соседям? – сказала мама. – Но ты, наверное, не очень хочешь со мной?

– Да нет, я с удовольствием! – неожиданно ответила Жозефина.

Мама нерешительно сказала:

– Боюсь, что этот месяц дался тебе тяжело. Я и не подозревала, что здесь не будет ребят твоего возраста. Но произошла одна приятная неожиданность – я пока не стану тебе говорить, но тебя ждет чудесный сюрприз!

Жозефина, кажется, пропустила это мимо ушей.

– К кому пойдем? – с готовностью спросила она. – Давай обойдем всех, даже если придется ходить до десяти вечера! Начнем с ближайшего дома, а затем продолжим до победного!

– Не уверена, что стоит так уж стараться.

– Пойдем! – Жозефина надела шляпку. – Собирайся, мама!

Миссис Перри подумала, что это лето, возможно, и правда изменит ее дочь; возможно, ее поведение в обществе станет более спокойным? Везде, где они появлялись с визитом, Жозефина прямо-таки излучала радостное оживление и демонстрировала искреннее разочарование, когда кого-нибудь не удавалось застать дома. Когда мать решила, что на сегодня достаточно, свет в глазах дочери погас.

– Можно еще завтра попробовать, – с раздражением сказала Жозефина. – Познакомимся со всеми без исключения! Обойдем еще раз все дома, где сегодня никого не было.

Было почти семь вечера; этот час навевал ностальгические воспоминания, потому что в Лейк-Форест в прошлом году именно это время было самым прекрасным. После ванны, прямо-таки сияя, сидишь в одиночестве на веранде и думаешь о том, что принесет остаток дня, какие романтические перспективы таит в себе наступающий вечер, а вокруг в окнах превращающихся в неясные тени домов зажигается свет, и проносятся машины, в которых едут опаздывающие домой с вечернего чая…

Но сегодня приглушенные сумерки в индейской стране озер сулили что-то свое, особенное. Выйдя на лужайку перед домом, Жозефина вдруг преобразилась, всем своим видом выразив состояние своей души; этот образ до сих пор приберегался ею для более изысканных мест. Этот образ – парящая поступь, порывистые движения бедер, рассеянная улыбка и, наконец, взор, блуждающий в двадцати футах впереди – намекал, что эта девушка приготовилась пересечь некий осязаемый рубеж, за которым ее с нетерпением ждут; честно говоря, она уже пересекла его в своем воображении, оставив всю окружающую обстановку позади. И именно в этот самый момент она услышала впереди себя громкий отчетливый голос, и звук трости, со свистом рассекающей листву.

Сердце выдало знакомую барабанную дробь; она догадалась, что они встретятся именно в том месте, куда сквозь кроны сосен упал последний закатный луч солнца.

***

А вот и он – четкий контур перед авансценой. Его прекрасное лицо, словно вычерченное одной непрерывной смелой линией, синяя замшевая куртка – она была так близко, что могла бы до нее дотронуться… А затем она увидела – и это был удар! – что он прошел мимо, ничем не показав, что заметил ее, – и даже грустным глазом не моргнул!

«Напыщенный зануда! – с негодованием подумала она. – Из всех напыщенных…»

За ужином она молчала; ближе к десерту заговорила с теткой, улыбнувшись в качестве вступления:

– Сегодня мне встретился один на редкость напыщенный молодой человек. Кто бы это мог быть?

– Возможно, племянник старого Дорренса? – предположил Дик. – Или тот парень, который приехал к Дорренсам. Кто-то мне говорил, что он – его племянник или какой-то там дальний родственник.