Маска резидента - Андрей Ильин

— Ага, — сказал старик и прилег щекой к ложе винтовки. — Теперь вижу.

Он выстрелил пять раз, пока перебитая антенна не упала на палубу.

— Теперь ладно?

Дело было сделано. Еще с полчаса мы, переползая с места на место, постреляли по судну. И даже зацепили одного боевика. Вот и весь итог. Бой принимал затяжной, позиционно-оборонительный характер, впору было копать блиндажи, окопы полного профиля и протягивать по фронту колючую проволоку. Лимит нашего превосходства, заключавшийся во внезапности нападения, был исчерпан. Каждый боевик нашел себе надежное убежище, за которым сможет пересидеть и не такой град пуль.

Вечером, под прикрытием темноты, они перегруппируются, тем или иным способом переправятся на берег и с помощью подошедшей подмоги с двух сторон, взяв в клещи, раздавят нас, как собака докучливую блоху зубами.

Если мы хотим спасти свою жизнь, то делать это нужно незамедлительно. Каждая упущенная минута лишает нас нескольких десятков метров, отделяющих от опасного побережья. Каждая минута закрывает еще одну свободную тропу.

— Не пора ли нам, старик, прощаться? — внес я, как мне казалось, наиболее разумное в данной ситуации предложение. — Пока не поздно.

Ответ старика меня насторожил.

— А как же остальные?

Но еще более меня насторожило плавное движение ствола «тозовки» от судна в мою сторону.

— Мы можем для них что-нибудь сделать? — ответил я вопросом на вопрос.

Реально мы могли сделать очень немного. Отсидеть в кустах еще час или десять, подстрелить еще одного или двух бандитов, дождаться атаки и схлопотать по десятку пуль в жизненно важные органы. Все. Хотя нет. Еще мы могли начать фронтальное, в полную ширину моих и дедовских плеч; наступление на превосходящего числом и закрепившегося на своих позициях противника при массированной поддержке аж двух стволов стрелкового вооружения. Такого враг, конечно, не выдержит, со смеху полопается.

— Дед, можно вдвоем в наступательном бою одолеть два десятка вооруженных головорезов и остаться живым хотя бы в течение одной минуты? Что об этом говорит наука тактика? Или ты японцев один к десяти ложил?

Старик молчал.

— А что делать, когда наступит ночь и мы не сможем контролировать их перемещение?

Старик молчал.

— Пошли, дед. Заложникам мы не поможем, только бандитов озлобим. Так они людей просто пристрелят, а по злобе измываться будут. Пошли? А?

Я сделал движение в сторону. Старик проследил меня дулом «тозовки». Ну не стрелять же упрямца! Я сел.

— Чего ты добиваешься? Нашей смерти? Ну, пошли, постоим минутку на берегу, доставим ребяткам удовольствие.

Старик опустил винтовку.

Конечно, старик был прав. Негоже оставлять на убой живых людей. Что они, назначенный на колбасу мясо-молочный скот? Да и ситуация не была столь безнадежной, как я желал, чтобы она выглядела. Способы освободить заложников существовали, но уж очень дохлые, как оттаявший по весне комар. А уж возможность выжить в них и вовсе приближалась к минус единице.

Я бы рискнул, поставил свою жизнь на кон, тем более что цена ей — две строки в рапорте, но в голове моей была заключена не принадлежащая мне информация. Я вообще не был человеком, я был сейфом на двух ножках. Сейф может принять самостоятельные решения? Нет! Он должен ждать, когда его откроют.

Согласно пунктам устава, поправкам к пунктам и дополнениям к поправкам, а также должностным инструкциям и, наконец, здравому смыслу, мне следовало избежать опасного, не влезающего в рамки задания приключения. Мешающее тому обстоятельство — устранить любым известным способом. Сейчас этим обстоятельством был старик-охотник, несколько дней тому назад спасший мне жизнь. При всей эмоциональной отвратности этот предписанный мне правилами Конторы поступок был очень логичен и в чем-то даже милосерден. Я лично могу устранить трех-четырех бандитов, Контора, если я до нее доберусь, вычистит всех. Достаточно будет слегка соврать, завысить уровень их проникновения в Тайну, чтобы неотвратимая кара настигла беглецов хоть на острове Пасхи. Здесь осечки не будет — голову на отсечение дам. С другой стороны, скольких людей я еще спасу, если моя информация достигнет цели. Судя по всему, нынешние мои противники в бирюльки не играют: ревизоров прикончили, заложников не пожалели. А я узнал лишь малую часть их деятельности! Какое количество «мокроты» тянется за ними еще, можно только догадываться. А сколько планируется в будущем… Ладно, допустим, влезу я в драку, прихвачу вместе с собой на тот свет полдюжины бандитской мелкоты. А главарей упущу! Подрежу у гидры несколько коготков, через неделю новые отрастут. Любители пострелять всегда найдутся. И потянется кровавый след дальше. Так что логичнее сделать? Покрыть своей смертью преступную организацию или, пусть ценой жизни не понимающего, что творит, старика, прервать кровавое действо? Пойти на одно вынужденное убийство, чтобы не допустить сотни? Что в этом аморального, противоречащего нормам человеческого общежития? Вы спросите будущие жертвы, что они об этом думают и согласны ли положить свои сто голов против одной, пожившего на этом свете старика. Не однозначно? То-то. А сам старик согласится на такой обмен, или сердце екнет?

Другое дело, что я не могу рассказать деду всю подоплеку дела, объяснить, что, отпустив бандитов восвояси, мы вернее достигнем отмщения, чем если будем отстреливать их по одному. Погибнуть мне сегодня — то же самое что объявить им полную амнистию.

Вот и выбирай между должностными предписаниями, долгом, логикой и эмоциями. Поступить благородно сегодня, рискуя обрести завтра бесчестье, или поступиться сиюминутными принципами ради скорого триумфа справедливости? Лично я предпочитаю последнее. Но дед? Но его пятимиллиметровая «тозовка»! Никак они не хотят соглашаться! Так что делать?

Я сомневался еще несколько секунд, пока не принял решение. Поиздевался дедок надо мной вволю, теперь моя очередь. Он хочет скандала? Он его получит! Сам напросился.

Я сбросил предохранитель, развернул карабин на старика. Он встречно вскинул «тозовку». Теперь мы напоминали дуэлянтов-гусар, сильно повздоривших во время пирушки и мгновенно протрезвевших, когда дело дошло до пистолетов. Ни тот, ни другой не решался стрелять. Ни тот, ни другой не опускал оружия. Мы уравняли свои возможности.

А ты, дедок, думал, один можешь пугать людей?

— Теперь слушай! — сказал я. — Только палец с курка сними, а то со злости ненароком бабахнешь.

— А ты за мой палец не болей. Ты за себя болей, — отвечал старик.

— Тогда так. Не хочу тебя расстраивать, но ты влип, крепко влип! Спас ты, дед, не бедного странника, а вполне конкретного работника службы безопасности, и все, что ты мне рассказал, ты рассказал должностному лицу при исполнении служебных обязанностей. Я тебе, конечно, благодарен, но покрывать не стану. Откровенничал ты зря. Десятой доли содеянных тобой преступных эпизодов хватит на то, чтобы запереть тебя в лагере до конца дней. Побег, подмена документов, последнее двойное убийство. Ах да, еще плюсуем два трупа на корабле. Или три? Это, если въедливый прокурор попадется, вышак. Грустно, дедок. Грустно?