Alouette, little Alouette… - Юрий Никитин

– Ну что ты, Женечка, ты прям расист!

– Я генетик, – парировал Евген. – А яблочко от яблони… Это даже народ знает и запечатлел.

Аллуэтта сказала почти твердо:

– Если нет преступности, то можно сказать с уверенностью, что в такой стране отсутствует демократия и политические свободы. Вспомните, при диктаторских режимах преступность везде сводилась к нулю!

– Верно-верно, – заинтересованно сказал Джордж. – Человек должен развиваться всесторонне, именно это гуманно и демократично! А это значит то, что и значит, не нужно разъяснять, все мы знаем, какие стороны есть у человека, какие инстинкты, какие подспудные желания и что мы ох как развиваем в первую очередь.

Георгий повернулся к Максиму:

– Не будем брать его в сингулярность?

– Может, – сказал Максим, – сперва в исправительную колонию? На каторжные работы с утра до ночи?.. Исправят во имя демократии и гуманизма, и нам польза?

Джордж охнул, по-детски округлив глаза.

– На каторжные работы? А у нас здесь что?

Томберг вернулся из кратковременного отпуска здорово похудевшим, бледным, с вытянувшимся лицом и какой-то растерянной улыбкой. Сразу же до лаборатории докатились слухи, что и он прошел иммортализацию.

Хотя, конечно, вовсе не иммортализация, но как хочется, чтобы она была, да и чем черт не шутит, а вдруг на этот раз в самом деле удалось поотключать все механизмы, ведущие к старению?

Те счастливчики, у которых удалось отключить хотя бы несколько, уже переходят в стан долгожителей. У Томберга еще на прошлой операции заблокировали около двух десятков, таким образом продолжительность его возможной жизни даже из специалистов никто не решается называть точно. Где-то, как говорят, прибавка составит лет тридцать, может, даже семьдесят, но никто не решится настаивать на своей цифре, дело абсолютно новое.

В мире сотни тысяч лабораторий, обмениваясь друг с другом результатами, упорно штурмуют проблему со всех сторон. Рапорты о достижениях, успехах и прорывах сыплются лавиной, но пока что радикальное продление жизни дается трудной ценой.

Трудной в буквальном смысле: несколько высококвалифицированных специалистов несколько недель готовят пациента к операции, беря у него пробы, модифицируя гены и вводя обратно, потом послеоперационный период, уже короткий, и наконец, выписка из больницы… На все уходит около двух месяцев, а работают над одним человеком даже не подготовленные врачи, а сами авторы методики.

Так что даже ей, Аллуэтте, далекой от науки, понятно, это только успешные опыты, и даже когда объявят, что достигнуто бессмертие человека, то еще не значит, что такое дорогое бессмертие будет доступно всем и каждому.

Максим первым встретил директора, едва тот переступил порог, Анечка бросилась к Томбергу с букетом цветов, Аллуэтта подошла и улыбалась, больше ей по рангу лаборантки не положено, но Томберг всех поблагодарил, а Аллуэтту поцеловал в щеку, то ли отечески, то ли в благодарность за ККК-3С и щедрое частное финансирование.

В честь возвращения пригласил весь коллектив лаборатории в кабинет. Вообще-то, как директор НИИ, мог бы пригласить и работников всех лабораторий и отделов, но именно их лаборатория после получения первого же гранда в двадцать миллионов долларов начала пользоваться особым вниманием.

Аллуэтту со старомодной учтивостью сам усадил в кресло, поставив его поудобнее, что Аллуэтта приняла с королевским величием, хотя пугливо, и повела взглядом в сторону Максима, вдруг тот возненавидит ее еще больше.

Джордж сказал с восторгом:

– Данил Алексеевич! Поздравляем! Поздравляем с бессмертием!

Томберг кисло улыбнулся:

– Может, я и бессмертный, не хочу умалять труды наших коллег. Хотя, вообще-то, все мы бессмертные, пока не умрем.

Джордж заверил:

– Но вы-то уже не умрете!

Томберг пожал плечами:

– Как знать. Не говоря уже о несчастных случаях, которых у человека с долгой жизнью должно быть больше, можно вспомнить и о всякого рода новых болезнях, которых еще нет, но точно будут, все-таки вирусы мутируют очень быстро… К тому же кто знает, не захочется ли мне самому закончить жизнь, подчиняясь древнему инстинкту, что заложен в каждое живое существо?

Джордж сказал горячо:

– Не захочется!

Томберг грустно усмехнулся:

– Кто знает, кто знает… Еще никто не шел по дороге бессмертия. Во всяком случае, достаточно долго. Так что на самом деле я совершенно не чувствую разницы: быть смертным или бессмертным. И потому ничего не хочу оставлять на потом. Вдруг все равно не успею?

Евген сказал с хищной улыбкой:

– Да и другие обгонят! На Украине сейчас создан целый НИИ для продления жизни нашего президента…

– Да, – сказал Томберг, – конечно. Вообще-то, я, сказать честно, разочарован. Это не миллион долларов получить наличными прямо в руки. Там сразу видно… А с бессмертием то ли получил, то ли не получил. Все только на практике!

– Да и потом, – сказал Френсис рассудительно, – то ли бессмертие, то ли просто очень продленная жизнь… Нет уж, сингулярность, только сингулярность!.. А насчет «генов суицида», Данил Алексеевич, можно почти не беспокоиться. Евген уже в шаге от того, чтобы определить самые запрятанные. А там я по доброте своей несказанной помогу ему отключать.

Томберг коротко усмехнулся:

– Спасибо. Вообще-то, я даже предположить не могу, что во мне могут проснуться такие механизмы, характер вроде бы не тот, но… когда-то я не верил, что постарею. Что у вас за это время? Как адаптация нашей новой лаборантки?

Максим нахмурился, этот вопрос можно бы задать в конце, все-таки существует субординация, но смолчал, а сама Аллуэтта, все улавливая, сказала скромно:

– Спасибо, Данил Алексеевич. Все хорошо.

– Не обижают?

– Все хорошо, – повторила она, – Данил Алексеевич.

– Ну вот и ладно, – сказал он добродушно. – Передавайте поклон батюшке. Скажите, у него хорошая дочь.

Она скромно опустила глазки и не ответила, а у Максима едва не вырвалось уточнение, что красивая – это еще не значит хорошая, но смолчал: сейчас Томберг не великий создатель метода генной терапии, а директор, болеющий за финансирование возглавляемого им института..

Часа через два после обеденного перерыва она все чаще проходила, словно невзначай, мимо стола Максима, вдруг ему что понадобится, наконец решилась принести ему кофе без его просьбы и услышала, как прямо из экрана прозвучал заботливый женский голос:

– Максим, ты устал, начинаешь ошибаться. Выпей кофе, закрой глаза и немного отдохни…

– Заткнись, Мата, – попросил он и снова склонился над трубками микроскопа.