Один день в декабре - Джози Силвер

Глаза Лори наполняются слезами.

— Прошу тебя, Джек, замолчи, — еле слышно шепчет она. — Тогда все было по-другому, ты сам знаешь.

— Конечно знаю, — цежу я. — Тебе было грустно и одиноко. Ты хотела немного согреться. А я не проявил должного душевного величия и должной суровости и не стал тебя отталкивать. — Обвиняющим жестом наставляю на нее палец. — А сейчас все наоборот. Но ты не хочешь поступиться своими высокими принципами. Не хочешь отплатить услугой за услугу.

Все это полная чушь. Ни слова правды. Не представляю, как я мог превратиться в такую злобную скотину. Делаю шаг к Лори, сам не знаю зачем. Она испуганно подается назад. Собственное отражение, которое я вижу в ее глазах, вызывает у меня рвотный рефлекс. Взгляд мой падает на дурацкий кулон в виде морской звезды, который болтается у нее на шее. Я протягиваю руку, чтобы схватить его. Сам не знаю зачем, это не поддается объяснению. Просто мне хочется ее остановить. Лори резко дергается, цепочка рвется, кулон оказывается у меня в руках. Я швыряю его на пол. Несколько мгновений мы оба, словно впав в ступор, буравим друг друга глазами. Грудь ее тяжело вздымается. Чувствую, как кровь стучит у меня в висках, словно вулканическая лава.

Лори медленно наклоняется, поднимает свой кулон. При этом она не сводит с меня глаз, как с бешеного козла, который в любую минуту может броситься в атаку.

— Беги домой, Морская Звезда, и никогда больше не возвращайся, — издевательски лепечу я.

Знаю, что это кретинское прозвище придумал Оскар. Как-то раз он назвал ее так, когда думал, что никто больше не слышит.

Лори всхлипывает, пытаясь втянуть слезы, поворачивается и выскакивает за дверь. Выскакивает из моей паршивой квартиры, выскакивает из моей паршивой жизни. Я подбегаю к окну и смотрю, как она идет по улице, потом падаю на пол и замираю в позе трупа.

Лори

Джек испугал меня этим утром. Точнее, он довел меня до истерики. Не представляю, что сказать Саре, если она спросит, как прошел мой визит. Я понятия не имела, что он в таком кошмарном состоянии. Он не просто груб, он опасен. Господи, кто бы мог подумать, что Джек способен на такую ярость. На такую злобу. Ужасно видеть его таким.

В ванной привожу в порядок волосы и внимательно рассматриваю шею. Как я и думала, остался след, тонкая красная борозда от сорванной цепочки. Прикасаюсь к ней пальцами и бессильно опускаюсь на край ванны. Плевать на эту ерундовую ссадину! Я слишком хорошо знаю Джека. Знаю, он сделал это не нарочно. Но все-таки сделал. А еще он сказал: «Никогда больше не возвращайся».

Джек

— Я хочу купить… э-э-э… цветы.

Вот уже несколько минут я ошиваюсь в цветочном магазине, выжидая, пока все остальные покупатели не уберутся прочь. Здесь уже все готово к Рождеству, повсюду ленты, гирлянды и те огромные красные растения, которые в Рождество полагается поставить на камин, а потом из кожи вон лезть, чтобы они не завяли до Нового года.

Продавец, женщина лет сорока, кутается в пуховик, пальцы у нее покраснели. Здесь так холодно, что я вижу пар от собственного дыхания.

— Что-нибудь конкретное? — спрашивает она, заполняя какую-то квитанцию.

— Да нет, — пожимаю плечами я. — Но это должен быть букет… со смыслом. Что-то вроде «я вел себя как последний идиот».

Она бросает карандаш, поднимает голову и внимательно смотрит на меня:

— Может, красные розы?

— Нет, — качаю я головой. — Не нужно никакой романтики.

— Для женщин в возрасте больше всего подходят хризантемы, и если речь идет о вашей маме…

Блин, она цветочница или психотерапевт?!

— Нет, речь идет вовсе не о моей маме, — перебиваю я. — Речь идет об одной девушке… Она мой друг. И я хочу, чтобы она поняла: я сожалею о том, что произошло.

Продавщица уходит в заднюю часть магазина и возвращается с вазой, в которой стоят роскошные пионы, белые и лавандово-голубые, в точности такого оттенка, как глаза Лори.

— А как насчет этого?

— Пожалуй, подойдет. Но только белые.

Ни к чему, чтобы в букете угадывался намек, которого я не предполагал.

— На чем мне записать адрес, по которому нужно отправить цветы?

Она протягивает мне обувную коробку, в которой лежит множество карточек с надписями, сделанными вручную. Я перебираю их. Чаще всего встречаются надписи «Прости» и «Мне очень жаль». Несомненно, я не первый и не последний придурок, решивший искупить свое дерьмовое поведение цветами. Выбираю самую незатейливую карточку и после недолгого раздумья беру еще одну.

— Пожалуй, я куплю два букета, — говорю я, указывая на вазу с пионами.

— Два? — Продавщица слегка вскидывает бровь.

Я молча киваю. Взгляд ее говорит о том, что к подобным ситуациям она тоже привыкла.

— Букеты должны быть совершенно одинаковые?

— Да, совершенно.

Пусть думает, что хочет, мне плевать.

Цветочница пожимает плечами и напускает на себя безразличный вид.

— Дело ваше, — говорит она. — Мое дело — отправить букеты по назначению.

Она протягивает мне ручку и спешит на помощь новому покупателю, перебирающему гирлянды с надписями «Санта остановился здесь».

Я таращусь на карточку. Что можно написать на таком крохотном пространстве? Все это время я вел себя как козел. Визит Лори стал последней каплей, переполнившей чашу моего отвращения к себе. После того как она ушла, я долго валялся на полу и думал о том, что скоро останусь совершенно один. Меня все бросят. Все люди, которых я люблю. Поразительно, с какой легкостью твоя собственная жизнь выходит из-под контроля. Только что перед тобой открывались самые радужные перспективы, и вдруг — бац! — ты валяешься на ковре, как падаль. С той поры я перестал глушить боль алкоголем, сходил к врачу и попросил выписать мне более мягкие лекарства. Он предложил пройти консультацию у психолога, но я отказался. Чувствую, пока не готов ко всем этим слюнявым откровенностям.

Передо мной еще одна совершенно чистая карточка. Мучительно ломаю голову, что написать.

Дорогая Лори? Лори? Лу? Я не знаю даже, как к ней обратиться. Я медлю, сжимая ручку в руках. Ладно, напишу, что в голову придет. Может, получится что-нибудь внятное. А если нет, заплачу еще 20 пенсов за новую карточку.