София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице - Наталья Павлищева

На сей раз Иван Васильевич пришел проведать Софию, повздыхал рядом, а потом сообщил:

— Потерпеть нам с тобой надо. Ты отдохнуть должна, иначе и детки не выживут, и сама помереть можешь. Потерпеть.

София и сама понимала, что так, но как терпеть, если муж горячо любимый, а плоть с очередной беременностью не справляется? На странные слова Ивана только кивнула, закусывая губу, чтоб не расплакаться. А когда он ушел, поревела вволю.

Тяжелой была ее женская доля, не до правления Московией, не до умных книг, прочитанных в Риме, не до мудрых речей, услышанных от учителей, ей бы сына родить… Это стало смыслом существования, пока нет сыновей, остальное не важно.

Она великая княгиня, но если и появляется где, то стоит за спиной мужа, свекрови и пасынка. В покоях все богато — на полах шемаханские ковры, из-за которых шагов не слышно, теперь уже зеркала венецианские, злата и серебра достаточно, много драгоценностей в больших ларцах, слуг множество, наряды любые, от яств столы ломятся… Но все это словно дано на время, словно она ни на что прав не имеет. Пока сына не родила — не имеет.

София чувствовала, что начинает тихо ненавидеть свою жизнь и свекровь. С пасынком отношения не сложились с первого дня. Жизнь в Москве оказалась совсем не такой, какой виделась из Рима…

Жизнь в Москве действительно была иной.

София и в Риме никогда не стояла в первых рядах, всегда позади, всегда в стороне. Никогда не была богата и самостоятельна, всегда подчинялась и послушно выполняла все приказы. А как иначе, если ты нахлебница, бесприданница, сирота?

Никто не знал, каково это для девушки с сильным характером, сильной волей и огромнейшим честолюбием. Она была племянницей и внучкой императоров, дочерью правителя Мореи, но при папском дворе жила из милости. Мечтала стать королевой и правительницей, но один король, пусть и незаконный, ее замуж не взял, а в Москве София снова стала нахлебницей.

Как ни старалась, и она сама оставалась для москвичей чужой, и московские порядки для нее тоже.

Полнота княгини никого не ужасала, а вот ее нежелание сурьмить брови полосками, наводить свекольным соком яркие пятна на щеки и чернить зубы вызывало осуждение у боярынь. Сначала София ужасалась:

— Почему у многих черные зубы?! Так много выпало?

Она слышала, что при рождении детей женщины нередко теряют зубы и волосы, но черным-черно было и во ртах у молоденьких боярышень.

Евлампия разузнала и объяснила:

— Зубы чернят, чтобы все подумали, что они больные. Зубы то есть.

— Зачем?!

Услышав объяснение, не сразу поверила, поскольку звучало оно так:

— Зубы болят от сладкого, а сладкое едят те, кто богат. Значит, больные зубы у богатых. Вот и чернят даже здоровые, чтобы казались больными.

— А щеки зачем свеклой мажут даже те, у кого румянец свой?

— Мода такая. Как в Риме волосы надо лбом бреют и брови выщипывают, так и здесь щеки румянят.

В Риме София категорически отказывалась выщипывать брови и ресницы и брить волосы до самого темени, здесь она также отказалась сурьмить брови, румянить щеки и красить зубы.

— Ничего, я их изменю! Дайте только срок — заставлю вас стереть свеклу со щек.

Ошиблась, не удалось, хватило и других забот, не до борьбы с румянами, если ты и твои дети в смертельной опасности день за днем, год за годом. Даже ближние боярыни продолжали выглядеть раскрашенными куклами, что их совсем не печалило.

София нередко кручинилась, что не может помочь мужу.

Все твердили, что Иван Васильевич хитер, видела это и его жена. Мало того, великий князь старался везде, где только можно, обойтись без рати. Если можно договориться — договаривался, подкупить — подкупал, запугать — запугивал. Договаривался за спиной, соблазнял какой-то выгодой, даже подбивал на предательство и не сдерживал собственные обещания.

Иван Васильевич никогда не слышал о Макиавелли, но если бы прочитал его книгу «Государь», то поразился, насколько точно итальянец описывал его собственную стратегию. Николо написал это наставление позже смерти правителя Московии, едва ли даже слышал о нем, но суть настоящего государя ухватил и описал точно. Иван Васильевич был настоящим государем — очень разумным, сильным и властным, не всегда обремененным чувством справедливости и не всегда честным. Наверное, иначе нельзя.

Но Софья видела и другое: иногда можно было просто перехитрить, великий князь действует в лоб. Подсказывать значило унижать его, а к этому Иван Васильевич очень чувствителен.

И она решила действовать иначе — предлагать свою хитрость ему в помощь.

Повод представился вскоре.

Возвращаясь на княжий двор со строительства Успенского собора, они заметили крутившихся там же ордынцев, что со двора наместника. Все этот ханский баскак знает, все учитывает! Каждый кирпич на заметку взял, каждое бревнышко. Чуть что, сразу укоряет, мол, лжет московский князь, жалуется, что золота мало, а сам строит и строит…

Великий князь зубами заскрипел:

— Соглядатай в Кремле сиднем сидит! И ведь не выставишь, хоромины ордынские когда еще построили.

София задумчиво произнесла:

— Хоромы горят иногда.

Иван Васильевич вздохнул:

— Мы с дьяком Курицыным о том давно думали. Так ведь из-за пожара может половина Кремля сгореть. Не столь его накажем, как остальных.

— Государь, дозволь мне за дело взяться?

Иван скосил глаза на жену, хмыкнул:

— Удумала чего?

— Удумала. Могу я ордынского наместника к себе пригласить, попотчевать? Лучше, чтобы тебя в Москве в то время не было.

Князь изумленно уставился на супругу: да в своем ли она уме?! София поняла, рассмеялась:

— Не бойся, государь, не в опочивальню позову, но на княжий двор. А ты и впрямь поехал бы поохотиться.

Через два дня Москва наблюдала удивительное зрелище: к ордынскому двору быстрым шагом направлялась молодая великая княгиня, а за ней семенили, то и дело осеняя себя крестным знамением, еще с десяток боярынь, чуть поодаль слуги. На ордынском дворе засвистели, и охрана вмиг окружила дом, натянув луки.

Но София входить во двор не стала, она остановилась, указывая на что-то над крышей, дождалась, пока женщины согласно загалдели, истово перекрестилась, по-прежнему глядя вверх. Выскочивший из дома наместник тоже задрал голову, но ничего не увидел, даже привычных ворон не было. Что они там узрели?

Прогнать бы плетьми, да впереди бабьей толпы великая княгиня. А ко двору со всех сторон уже сбегались москвичи. Понимая, что может произойти столкновение, наместник сам шагнул за ворота, толмач протиснулся следом.