София Палеолог. Первый кинороман о первой русской царице - Наталья Павлищева

И расправиться со всеми виновными князь может по праву.

А сделать это надо немедля, чтобы еще раз ни с кем договориться не смогли и в спину не ударили, ежели Ахмат и впрямь придет на Русь.

Ивана Васильевича снова не было в Москве — отправился «добивать» Новгород. На сей раз окончательно. И хотя понадобятся еще несколько десятилетий и усилия не только его сына, но и внука, чтобы полностью согнуть шею вольного города, одолел Новгород все же Иван III Васильевич, а его внук Иван IV Васильевич лишь завершил дело деда.

На сей раз опала не миновала и Марфу Борецкую, и большой вечевой колокол. Колокол, как символ новгородской вольницы, сняли и увезли в Москву. Тут нашлась работа Аристотелю Фиораванти, великий князь вовсе не желал разбивать колокол на виду у новгородцев, он приказал сделать все аккуратно. Не то чтобы опасался задеть чувства новгородцев, но не желал бунта.

Уходя походом в Новгород, Иван Васильевич оставил вместо себя в Москве Ивана Молодого. За полгода отсутствия отца Иван Молодой почувствовал себя настоящим правителем. Ладно бы Москвы, но и хозяином всей семьи. Первой ощутила это София.

Она никогда и никому не жаловалась, как бы трудно ни было, не жаловалась и теперь, молча снося все придирки пасынка, но однажды огрызнулась, да так, что молодой князь опешил.

— Я тебе не девка дворовая по первому требованию прибегать! — Темные глаза мачехи не сулили ничего хорошего, казалось, вот-вот вцепится в горло. — Я великая княгиня! Мне твоя любовь ни к чему, но уважай то, что я жена твоего отца. Никогда князю против тебя слова худого не сказала, жаловаться и впредь не буду, но не искушай.

София сказала правду: как бы ни было ей тяжело, она никогда не жаловалась мужу и не сказала слова против его родственников.

А Иван Молодой вдруг осознал, что у мачехи есть средство против него, недаром говорят, что ночная кукушка дневную всегда перекукует.

Понимала ли София, какого врага нажила? Наверное, ведь пасынок мог наговорить о ее поведении отцу чего угодно, а великий князь на расправу скор, нередко сначала наказывал, а уж потом разбирался. И наказывал жестоко, в этом Софии еще предстояло убедиться. Отныне и на много лет им предстояло зорко следить друг за другом, ожидая нападения, и не раз расплачиваться опалой за это противостояние. Примирение невозможно, так будет до гибели одного из противников.

У Софии была почти всеобщая необъяснимая неприязнь, были невнимание мужа и нелюбовь свекрови, а теперь еще и пасынок из недруга стал настоящим сильным врагом. А пожаловаться некому, в Москве она одна. Братья далеко, Мануил вообще вернулся в Константинополь и стал магометанином, но и Андреас в Риме ничем помочь не мог, сам защиты искал.

Уйти бы в монастырь, но были еще две маленькие девочки, которым без нее будет очень тяжело в жизни, — Елена и Феодосия. Мать — единственная их защита.

Круг приехавших с Софией из Рима постепенно сужался — кто-то, как Дмитрий Грек, вернулся обратно, кто-то, как князь Константин, ушел в монастырь, кто-то, как Христопуло, умер…

Перед смертью старый грек повинился перед Софией, рассказав о своем совете великому князю. Та ужаснулась, так вот почему муж избегал ее опочивальни! Но мужчине нужна женская ласка, не жена, так другая подарит. А где ласка, там и сердечная приязнь возникнуть может. Она с таким трудом завоевывала внимание Ивана Васильевича, привечая его всякий раз, как приходил, а врач посоветовал не ходить!

Но, поразмыслив, она поняла, что нет худа без добра, раньше они разговаривали только урывками между ночными ласками, а теперь князь все чаще беседовал с женой просто как с умной женщиной, а не женкой на ложе. Хорошо бы и то и другое, но София не знала, как вернуть мужа в опочивальню. Просто просить великого князя не позволяла гордость, София тосковала по мужу, близости с ним и просто скучала от безделья.

В Риме у нее были книги, беседы, танцы и прочее, здесь не было ничего. Сплетничать о малознакомых ей людях не хотелось, книг не было («Декамерон» она сама сожгла во избежание неприятностей, остальные хранились в подземелье вместе с ее приданым). Раньше рукодельничала, но как стала детей носить, это запретили, мол, можно дите внутри так зашить, что не разродишься.

Но теперь, когда она не в тяжести, снова можно бы вспомнить свое немалое умение. София старательна во всем, хотя и нетерпелива. Ежели разозлится, то берегись, но способна часами что-то учить или вышивать. Учить нечего, оставалось вышивка.

Великому князю наушничали, что государыня в одной из горниц венецианские окна заказала чуть не в пол вместо обычных.

Он отмахнулся, велев оплатить, но дьяк головой покачал:

— Деспина уж сама за все заплатила, из своих денег. Только к чему это, из-за тех окон печи до сих пор докрасна топят.

— Дров мало? — хохотнул Иван. Настроение было хорошее, портить его такой ерундой, как топка печей, не хотелось.

— Что ты, государь, дров хватает. Только к чему это?

«А и правда, к чему?» — подумал Иван Васильевич, отмахиваясь от осторожного дьяка.

Добро бы дворецкий переживал, а то дьяк. Небось, митрополиту уже наушничали про дрова и венецианские окна. Света и тепла деспине мало? Наверное. Она в теплых краях родилась, к русским сумеркам и холоду не привычна, пусть себе окна увеличивает, небось не обеднеет казна оттого, что печи государевы и весной топить станут?

Но мысль засела, а поскольку срочных дел не было, вдруг отправился посмотреть на окна и горницу.

Сзади семенил верный Тихон. От остальных соглядатаев государь отмахнулся, мол, ни к чему сопровождать.

Перед Софииными хоромами остановился, вглядываясь. И впрямь к солнцу повернуты три больших окна, не в пол, конечно, но вполовину больше обычных. Светло в горнице, подумалось Ивану, усмехнулся и зашагал туда. В хоромах, словно мыши по щелям, метнулись в стороны девки-прислужницы, со всех сторон слышалось ойканье — не всякий день государь среди бела дня к жене наведывается. Да, по правде сказать, вовсе такого не было, только ночью и ходил, да и то редко. При дворе уж болтать стали, что Римлянка не к душе пришлась, а невдомек, что государю и себя вспомнить некогда.

Дверь в горницу низкая, а рост у государя высокий, пришлось поклониться. Невольно вспомнил загадку про то, чему и великий князь кланяется всякий раз, как видит. Отгадка простая — дверной притолоке. Попробуй ей не поклониться — лоб расшибешь.

В горнице светло и тепло, вся солнцем полуденным залита.

И здесь в стороны из-под ног метнулись девки, в поклоне согнулась боярыня, и еще несколько девок вскочили из-за больших столов, что перед окнами, и склонились, свесив косы в пол. Деспины в горнице не было, как не было и признаков того, что она здесь живет.

Иван с изумлением огляделся. Вовсе не жилая горница и не опочивальня, это мастерская, у каждого из трех окон по четыре вышивальщицы сидит за большим шитьем. Хорошо им работать — светло.