Витки. Черный Трон - Фред Томас Саберхаген

Во время моего выступления по знаку Петерса принц с семью министрами отлучились, чтобы переодеться в костюмы. Как я позднее узнал они были сделаны из плотно облегающих трикотажных кальсон и нижних рубашек, которые были пропитаны смолой, а на смолу было приклеено покрытие из льняной кудели. Потом они были цепями связаны вместе (Петерсом) и образовали круг, в центре которого их цепи смыкались. Петерс предполагал, что их выход состоится в полночь, но желание побыстрее привести в замешательство гостей и напугать заставило их выскочить в зал раньше. Однако к этому времени мои предварительные замечания были уже сделаны, и результатом, как предполагалось, явились крики и суматоха.

Принц и его помощники были в ударе, упиваясь всеобщей сумятицей, получая удовольствие от каждого нового обморока или выкрика. Как и предполагалось, вначале всеми овладел общий порыв броситься к дверям; но Просперо предусмотрительно приказал их запереть сразу, как только вошел сам, а ключи Петерс прикрепил к костюму принца, так как не было карманов.

В какой-то момент этой всеобщей суматохи Петерс исчез, а его заменило еще одно волосатое существо. Эмерсон бросил меня, хотя к тому времени всем уже было не до нашего номера. Он прыгал вместе с мнимыми обезьянами. Вскоре я заметил, что цепь которая обычно удерживала люстру и которая была поднята вверх, теперь начла медленно спускаться, пока ее конец с крюком не коснулся пола.

Я поискал глазами Энни, которая была здесь в простой красной маске Арлекина в сопровождении троих, полностью облаченных в костюмы; разумеется, это не могли быть никто, кроме Темплтона, Грисуолда и Ван Кемпелена. К счастью, оказалось, что они уже откланялись.

Цепи, которые связывали ряженых обезьян, двигались по центру круга, который они образовывали, хотя не все они смыкались в одной точке. Эмерсон взял в руки крюк и прикрепил к нему сначала одну цепь, потом — другую, третью. Когда он взялся за четвертую, то не смог подтянуть ее достаточно близко к крюку, чтобы прицепить. Ему просто не хватило длины.

Наконец три цепи были нанизаны на крюк и натянуты. Их владельцы почувствовали сопротивление, стали оглядываться назад, пытаясь понять, что мешает их движениям. В это время крюк пополз вверх. Я поднял голову, потом посмотрел вниз, туда, где другой конец цепи был намотан на барабан, в темный угол, где невысокий человек в пестром шутовском кафтане крутил рукоятку.

Шесть министров повисли в воздухе.

Принц Просперо и министр, к которому он был прикреплен, остались внизу. Тень пробежала у меня по лицу. Я направился к своему тайнику.

Петерс подбежал к стене и выхватил факел из рук кариатиды. Он двинулся к центру зала, туда, где теперь висели шесть министров, наслаждавшиеся последним танцем Трипетты.

Он прикоснулся пламенеющим жезлом к каждому из них по очереди. Смола хорошо горит. Они вспыхнули.

Панические крики раздавались тут и там, но их теперь перекрывали крики и стоны живых свеч, которые извивались и корчились от боли. Громыхали и скрежетали цепи, тени, как злые духи, прыгали по стенам. Все это пронизывал звук, словно идущий из преисподней. Я сразу понял, что это был невеселый смех Петерса.

Обернувшись, принц быстро оценил ситуацию. Из-под своего костюма он достал пистолет, поднял его, прицелился в Петерса. Откуда-то возникла мохнатая фигура и бросилась на него. Он выстрелил.

Эмерсон рухнул.

За этим последовала всеобщая паника. Сабля была у меня в руке. Шесть министров извивались, стонали и светились над головой. Петерс взревел, закрепил лебедку и расправил плечи. Потом он попытался выйти, но путь ему преграждала человеческая стена.

Потом огромные черные часы стали отбивать полночь.

Не успело отзвучать эхо последнего удара, как все собравшиеся затихли. Было неясно, что произошло. Как будто странный ветер проник в зал и незримой рукой коснулся каждого присутствовавшего, лишив нас речи и сковав движения.

Кроме одного. Я первым это понял, потому что единственным движущимся предметом, возникшим из темного угла, который легко мог скрывать узкий проход, была эта фигура. Гротескный костюм притягивал взгляды всех, кто на него смотрел. Это было не что иное, как тело давно умершего, и наиболее вероятной причиной этого было то, чего пыталась избежать толпа, собравшаяся здесь, — Красная Смерть.

Поступь ее была нескладной и шаткой, кожа одновременно бледной, как поганка, и пунцовой, как кровь, когда она переходила от тени к свету и снова в тень. Это неверное продвижение было ужасным в облаке запахов склепа, которые позднее дошли до меня. Причудливое обличье, могильный дух, приводящее в оцепенение выражение лица и неуклонное продвижение, — все это словно было воплощением самого возмездия.

Но это явление не столько испугало меня, сколько навело на мысль о том, что это не была маска, или грим, или специально сделанный костюм. Я знал этого человека, видел его в дальнем конце нашего тоннеля, где Петерс снял с него пестрый кафтан, колпак и бубенцы. Это был Фортунато, чахоточный пьяный приятель Монтрезора. Мертвый, мертвый, мертвый и каким-то образом оживший, он двигался по проходу, который образовался перед ним. Пошатываясь, подошел он к Просперо, чтобы обнять его. Просперо вскрикнул от прикосновения и упал на пол, одной ногой запутался в цепях и увлек за собой своего последнего министра.

Тишина взорвалась. Вновь начались шум и суматоха. В дрожащих руках появились кинжалы. Я взмахнул саблей и позвал Петерса. Я взял факел и, когда он посмотрел в мою сторону, указал ему туда, где, как я думал был потайной ход. Бросив последний взгляд на дело своих рук и тоскливо посмотрев на своего бывшего приятеля, Петерс пробился сквозь толпу и последовал за мной.

Недавних дней кровавый ад

И бред недавних снов.

Потоки жизни прямо мчат;

Прощай, кто нездоров.

Крадется смерть, смешит до слез…

А может, это все всерьез?

Стихотворение без названия, Эдгар Алан Перри

Эдгар Алан По скончался. Он умер позавчера в Балтиморе. Это известие многих удивит, но мало, кто будет горевать об этом. Поэт был хорошо известен у нас в стране; у него были читатели в Англии и в северных государствах континентальной Европы; но у него было мало, а может и вовсе не было, друзей; и сожаления по поводу его кончины будут выражены в связи с тем, что в его лице литература потеряла одну из своих наиболее ярких, но загадочных звезд.

Нью-Йорк, Дейли Трибюн

«Людвиг» (Руфус Грисуолд)

Проход, по которому мы шли, заканчивался лестницей, которая вела вниз к другому коридору, проходящему под площадью. Когда мы пробирались по ним, Петерс двигался механически, ослепленный горем и совершенно опустошенный. Сначала я ничего не говорил, просто шел и помогал ему, пока мы не оказались в тоннеле позади чулана, через который входили. Путь был почти засыпан, частично обрушившейся стеной. Нам все-таки удалось боком кое-как протиснуться сквозь узкую и пыльную щель.