Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин - Андрей Добров

Полиция прибыла через час. Из Голицына приехало сразу два экипажа – в одном из них прибыл полицейский фотограф с аппаратом. Нас с Шаляпиным попросили задержаться, чтобы допросить как свидетелей. Пока следователь опрашивал Воробьева, остальные начали вытаскивать из погреба разложившиеся тела детей. Шаляпин отвернулся и, присев на трухлявый пень, курил папиросу за папиросой – он не мог смотреть. Да и я, хоть и был привычен к зрелищу смерти, через несколько минут присоединился к нему. Полицейские повязали платки на лицо – чтобы хоть немного уменьшить ощущение зловония, исходившее от трупов.

Мы с певцом молчали.

– Господин Гиляровский, пожалуйте сюда! – позвал меня освободившийся следователь.

Я подошел и честно ответил на все вопросы. Под конец полицейский спросил меня:

– Разрешите поинтересоваться, господин Гиляровский, а какова ваша заинтересованность в этом деле? Решили материальчик в газету написать?

– Моя заинтересованность самая что ни на есть личная. Из-за моей неосторожности в тюрьме сидит один человек, которого обвинили в этих убийствах. – Я махнул рукой в сторону ряда лежавших тел, над которыми фотограф устанавливал свой аппарат. – Потому я взял себе за обязанность попытаться его вытащить из тюрьмы.

– Рискованно, – сухо заметил следователь. – Зря вы не передали дело в руки полиции. Играетесь в сыщика? Могли бы и до смерти доиграться.

Я кивнул.

– Прошу вас больше так не делать. Попросите теперь ко мне господина Шаляпина. Кстати… Это тот самый Шаляпин?

– Да.

– О!

Я вернулся к Шаляпину и передал ему, что следователь просит на допрос. Разговор Шаляпина с полицейским был долгим – с моего места было видно, что следователь польщен тем, что ему попался такой импозантный свидетель. Наконец, они пожали друг другу руки.

– Поедем? – спросил я. – Наш извозчик все еще ждет.

– Поедем.

– Хорошо. Только с фотографом переговорю. Подождете еще минутку?

Как только мы выехали на Смоленский тракт, потемнело, пошел дождь.

– Хоть умоемся, – заметил Шаляпин.

– Как вы, Федор Иванович?

– Скверно.

– Вспоминаете погреб?

– И это тоже. А еще и другое. Вот, казалось бы, сделали мы хорошее дело – нашли убийцу, отдали его в руки правосудия. Радоваться надо бы. А на душе паршиво. Убийцу мы нашли, да вот убитых мальчиков не воскресить. В книжках про сыщиков все не так. Там никто особо про мертвецов и не беспокоится. Ну, убили и убили. Главное – хитрость главного героя. Злодей. Вот главные лица. А в нашем случае, я так думаю, главные – те, кого сейчас дождиком мочит перед погребом. Ведь за что их убили, Владимир Алексеевич? За что?

– За деньги, Федор Иванович.

– За паршивые деньги…

Я искоса бросил взгляд на Шаляпина.

– За деньги и кокаин.

Шаляпин промолчал, а потом вдруг признался:

– Знаете, Владимир Алексеевич, я ведь тоже кокаином балуюсь иногда… У нас, артистов, это… Это модно. Но теперь – ни крупинки! И друзьям буду запрещать. До чего же может довести этот проклятый кокаин! Водку пить – пожалуйста. Но кокаин…

На следующее утро, выполнив необходимые формальности, мы с Шаляпиным стояли у ворот Пугачевской башни Бутырского замка. Дождь, начавшийся вчера, шел всю ночь. Не прекратился он и теперь. Мы стояли под зонтами, полностью застегнувшись и надвинув шляпы поглубже.

Наконец, дверь в воротах открылась, и наружу выбрался промокший Блоха, держа в руках маленький узелок.

– Привет, старина! – сказал я шарманщику. – Ну вот и все. Как обещал.

Блоха робко кивнул.

– Поймали, стало быть, убивца?

– Поймали.

– Говорят, это Полковник?

– Он.

Блоха снова кивнул, не глядя на меня.

– Ты уж прости меня за то, что попал сюда. Это все Рудников устроил.

Блоха еще раз кивнул.

– Мальцов моих тоже нашли?

– Да. Девять человек. Все мертвые.

Блоха кивнул третий раз.

– Упокой Господь… упокой Господь…

– Ты сейчас куда?

– Домой пойду.

– На Хитровку?

– Да.

– Поехали на извозчике, – предложил Шаляпин. – Довезем тебя.

Блоха испуганно посмотрел на Шаляпина:

– Спасибо, барин, мы не гордые, пешком дойдем.

– Да какой я барин? Давай, поехали.

– Нет, – сказал просто Блоха. – Благодарствуйте. Но я как-нибудь сам, пешочком… Подышу воздухом…

Он поклонился и пошел прочь.

– Вот странный человек! – с досадой сказал Федор Иванович. – Вы ради него столько всего сделали, а он даже спасибо не сказал.

Я проводил сгорбленную фигуру Блохи взглядом, а потом повернулся к певцу:

– Ведь это он не со зла. Просто мы для него – как тени из другого мира, понимаете?

– Из какого другого мира?

Я пожал плечами:

– Из другого. Теперь из другого. Когда-то и мы с вами жили в его мире. А теперь…

Шаляпин достал папиросу и закурил.

– Ну и черт с ним.

Мы двинулись в сторону флигеля Шаляпина, обходя лужи.

– А как с профессором Войнаровским? – спросил Федор Иванович. – Его уже арестовали?

– За что? – спросил я. – Войнаровский был обманут Воробьевым. Сам он – не убийца.

– Как же незаконные опыты?

– А вдруг он у мальчиков в бессознательном состоянии брал подпись под разрешением?

– Ну, – с сомнением сказал певец. – Это ваше предположение.

– Войнаровский – известный профессор. Полиция будет долго тянуть, прежде чем предъявить ему обвинение. Это может вызвать шум. Еще может оказаться, что среди его клиентов – влиятельные люди. Что им до хитровских мальчишек, если речь пойдет о таком уважаемом докторе?

– Мерзость!

Я переменил тему:

– Когда премьера вашего «Годунова»?

– Через два дня.

– Хватило ли вам наблюдения за Воробьевым в качестве детоубийцы? Для роли Бориса Федоровича?

Шаляпин задумчиво поджал губы:

– Нет… Слушайте, Владимир Алексеевич, я понимаю, что это с моей стороны выглядит придирчивостью, но Воробьев – это тоже не то, как и Акулина.

– Отчего?

– Годунов – человек. Воробьев – уже давно нет. Годунов у Пушкина убивает Димитрия, чтобы освободить себе путь к власти, он глубоко внутрь хоронит воспоминание о своем злодействе. Но оно рвется наружу и ранит сердце царя. Это – как зверь в клетке, которого Борис пытается удержать, но прутья клетки оказываются как воск. Димитрий – кошмар Годунова. А наш Воробьев, мне кажется, как убьет, так тут же и забудет. Простите, но Воробьев – не то. Опять не то. Видимо, придется придумывать самому. А это – плохо. Наша фантазия намного беднее того, что показывает нам жизнь…