Жили два друга - Геннадий Семенихин

Небо вдруг стало темным, а ветер запутавшийся в стволах сосенок и елей, нерешительно зашуршал опавшими листьями.

– Моя? – сдавленно шептал Демин, не в силах найти какие-то другие, большие слова.

– Твоя, – выдохнула она в ответ.

…Ночь уже полностью окутала лес, когда Николай и Зара в обнимку приближались к аэродрому. Потрясенные случившимся, счастливые, они часто останавливались и замирали в объятиях друг друга.

Пока шли до стоянки, Зара то и дело просила:

– Коля, ну повтори еще раз. Ну самый последний.

– Люблю, – повторял Демин. – Только не верю.

– Мне? – сердито недоумевала Зара.

– Нет, не тебе, а вот этому нахохлившемуся лесу, тишине, что каждую минуту может взорваться от выстрелов. Не верю потому, что завтра опять под зенитки с курсом на запад.

Зара положила ему на плечи горячие руки:

– Не надо об этом… никогда не надо, Коленька.

– Нет, Зарочка, от этого не уйдешь. И я по пути к имперской канцелярии за нашего Леню еще не одну бомбу в цель положу. А то, что случилось сегодня, как в скачке… И не верится, что будет она бесконечной…

Зара обхватила его лицо, прижала к своему.

– Так и будет, Коля. Так и будет. Вот увидишь!

Из-за деревьев донесся басовитый, надтреснутый рев опробуемого мотора. Искры из патрубков прорезали темноту ранней осенней ночи. «Кажется, нашу «тринадцатую» опробуют», – отметил про себя Демин, узнавший по гулу работу своего двигателя. Зарема тоже вслушивалась в этот близкий гул и с грустью думала: «А будет ли так всегда?..»

* * *

На другое утро начальник штаба полка майор Колосов вызвал к себе Демина. Штаб из аэродромной землянки успел перебрался на окраину города, в небольшой холодный, дощатый домик, брошенный эвакуировавшимися владельцами. Аэродромная землянка стала теперь лишь стартовым командным пунктом, действовавшим в те часы, когда полк вел боевую работу, и замиравшим, когда ненастная погода или другие обстоятельства эту работу прекращали.

День выдался пасмурный, с промозглым, сырым дождем и едким туманом, обступившим со всех сторон летное ноле. В комнате начальника штаба Демин по воем уставным правилам доложил о прибытии. Маленький, тучный Колесов, как и всегда перехлестнутый ремнями, оторвался от толстой тетради, в которую что-что записывал, и, рассеянно посмотрев на старшего лейтенанта, молча кивнул на стол. Демин так же молча сел, снял с головы отяжелевшую от дождя фуражку, стряхнул капли с блестящего лакированного козырька. Ожидал разговора с деланно-скучным лицом.

– Устали за эти дни, Демин? – спросил начальник штаба участливо. Демин невесело пожал плечами.

– Да нет, отчего же? Все как на войне. – Под внимательным взглядом узких, в красных прожилках глаз майора он опустил голову. Колесов постучал о стол цветным карандашом, зевнул и провел ладонью по лбу.

– О боевой работе много говорить не стану. Завтра полк примет новый командир, тогда, очевидно, она и возобновится.

– Кого нам дают вместо полковника Заворыгина? – несколько оживился Демин.

– Не дают, а назначают, – сухо поправил Колесов.

– Ну пускай назначают, – без всякой интонации согласился старший лейтенант.

– Дважды Героя Советского Союза подполковника Ветлугина.

– Ветлугина? – переспросил Демии. – Где-то я уже слышал эту фамилию.

– Он прославился под Сталинградом, – задумчиво пояснил начштаба. – Совсем молодой парень. Двадцать пять лет. Летал на штурмовки с дьявольским упорством, и не только днем, но и ночью. А ночью на ИЛе всего несколько человек могли летать. Наконечников, Скляров и еще пять-шесть летчиков.

– Совершенно верно, – подхватил Демин. – Я о Ветлугине в газете «Сталинский сокол» корреспонденцию читал. Он герой, это действительно, но только…

– Что только? – перебил Колесов и, опираясь на подлокотники, выбросил свое тяжелое тело из кресла.

У Демина зеленоватые глаза похолодели, и он решительно выпалил:

– Только сомневаюсь, чтобы он по воем статьям заменил нашего погибшего «батю» Заворыгина. У того интуиция, воля, рассудительность, доброта. Он не только армейский командир. Он и педагог был великий.

Колесов опять уселся в кресло и как-то доверительно посмотрел на собеседника.

– Педагог, – повторил он после небольшой паузы. – Это вы правильно отметили, Демин. Полковник Заворыгин действительно был не только отличным летчиком, но и педагогом с недюжинным тактом. Он и меня многому научил. Однако не будем предвосхищать события. Ветлугин тоже достойный офицер, и мы должны будем встретить его приход самым дружелюбным образом. – Последние слова майор произнес без особенного энтузиазма, и, посмотрев на его внешне непроницаемое озабоченное лицо, Демин без труда понял, что для кого-кого, а для начальника штаба приход нового командира несет с собой много хлопот и неожиданностей. Придется притираться, срабатываться, находить общий язык, а в боевой обстановке фронта это ой как нелегко бывает. Колесов шумно вздохнул и снова посмотрел на старшего лейтенанта.

– К завтрашнему утру все машины вашего звена чтобы полностью были залиты горючим и заправлены боеприпасами. Стоянки чтобы в образцовой чистоте были. Ясно?

– Ясно, товарищ майор. – Демин встал со стула.

Колесов сделал нетерпеливый жест.

– Сидите. Вы не на уроке строевой подготовки. Значит, все работы по матчасти кончите к ужину, К восемнадцати ноль-ноль. А вечером… вечером выполните особое задание, печальное, но обязательное, Демин широко раскрыл глаза.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Надо подготовить похоронную на сержанта Пчелинцева. Ничего не поделаешь, еще один убитый горем человек появится на нашей земле: его старая мать.

– Похоронную на форменном бланке с традиционным сообщением: ваш сын такой-то и такой-то пал смертью храбрых на поле боя. Так, что ли?

Колесов сдавил ладонями виски.

– Нет, слишком что черство для Пчелинцева, отличного воздушного стрелка.

– Так как же?

– Похоронная сама собой. От нее никуда не денешься. Но вы должны его матери подробно написать, по-человечески, тепло, утешительно.

Демин встал и облизнул неожиданно пересохшие губы. Было сумрачно в большой нетопленной комнате начальника штаба. Тусклый свет вползал сквозь стекла, не доставая темных углов, в одном из которых висело бронзовое распятие.

– Ох, как это будет трудно, товарищ майор, – покачал головой Демин.

Не поднимая глаз, Колесов ответил:

– Трудно? А кто сказал, что легко? Было бы легко, я бы вас не потревожил У Пчелинцева, вероятно, остались личные вещи? Где они?

– У нас в землянке. Он всегда жил в аэродромной землянке, где бы мы ни базировались. Там и его вещмешок остался.