Всадники "Фортуны" - Ирина Измайлова

— Наш эксперт, мистер Уоллес. Он отлично чувствует такие вещи. Не злитесь, Лоринг! Я знаю, что болид испортил ваш брат. И могу это доказать.

— Не докажете. Это сделал я.

Айрин снова глотнула «Черного жемчуга» и улыбнулась:

— Ваш механик Дэйв Клейн узнал Брэндона на той злополучной кассете видеонаблюдения. Он — единственный, кто понял, что это были не вы. Потому что не верил в саму возможность вашей виновности. Доносчиком Клейн не стал, в полицию не заявил, но позвонил вашему брату и потребовал, чтобы тот сам во всем сознался. А в противном случае грозил разоблачением.

— Откуда вы это знаете? — глаза Лоринга сузились. — Телефонное прослушивание? А разрешение на него вы получили? Ничего вам не доказать, комиссар!

Она продолжала улыбаться:

— Брэд потерял голову от страха перед судом. А вы? Вы не боитесь суда?

Лорни ответил ехидным смешком:

— Я-то? Меня не дадут в обиду! Фан-клуб поставит на уши всех болельщиков, а у меня их десятки миллионов.

— То-то они очень защитили вас три месяца назад от оголтелой газетной травли! — почти зло бросила Айрин. — Вас, «великий Лорни», простите, смешивали с дерьмом, а вступиться оказалось некому.

— Сравнили! Газетные нападки — банальная вещь, никто уже давно не реагирует на это. Другое дело — обвинение в убийстве, хотя бы и непреднамеренном. Фанаты взбудоражат общественность, а мои адвокаты сумеют убедить суд. Только лишняя реклама будет. Вы же прекрасно понимаете, что до тюрьмы дело не дойдет.

— Понимаю, — она все сильнее хмурилась, крутя стакан в ладонях, будто стараясь согреть прохладную ароматную жидкость. — Но ведь и Брэндону тюрьма вряд ли грозила бы. И усугубляет его вину лишь то, что он пробрался в чужие боксы, но тут опять же нужна только пылкая речь хорошего адвоката.

Даниэль открыл рот, собираясь ответить новой резкой фразой, но передумал. Мгновение помедлив, он вдруг взял руку комиссара и сжал в своей упругой ладони. Широко раскрытые глаза смотрели в лицо Айрин почти умоляюще:

— Да как же вы не понимаете? Нас нельзя сравнивать. Моя карьера — на самой вершине и, если честно, подходит к концу. Ну, года два, ну, три — и придется уходить. До сорока теперь не ездят, а если пытаются ездить, то начинают проигрывать. Нервы-то стираются, как резина на колесах! У меня уже есть больше, чем все. А Брэндон бьется за признание, за славу. Да, он тоже опытный гонщик, у него есть имя. Но это — мое имя! А ему нужно завоевать свое. Он талантлив. Что вы так смотрите? Не верите? Правда — талантлив! Обвинение в убийстве, скандал, суд — все это для него означает конец карьеры. «Ронда» не встанет на его защиту, они просто разорвут контракт. И тогда — падение с высоты, забвение, конец. Прошу вас: пожалуйста, не делайте этого — не топите Брэда! Я виноват. Честное слово, я!

Айрин смотрела в лицо Золотого всадника и с удивлением думала, что не поверила бы никому другому, услыхав такую пылкую речь, но этому человеку почему-то верит. Хотя, скорее всего, слова Лоринга одновременно и искренни, и лукавы… Он честно говорит о своем преимуществе над Брэндоном: да, его карьера, пожалуй не рухнет, угоди он под суд. А у его брата положение в команде и в самой системе «Фортуны» шаткое. Но, с другой стороны, смятение и мольба в голосе Даниэля — вероятно, напускные. Не может он быть таким уж пылким! Когда нужно, он хладнокровен, как танк. Просто использует свое обаяние, силу которого отлично знает. А что? Пожилая женщина есть пожилая женщина, будь она сто раз комиссар полиции. Женщинам на закате лет всегда до боли сердечной нравятся молодые отважные мужчины.

«Интересно: как далеко способен зайти Лоринг в использовании этого оружия? — подумала Айрин. — Если очень далеко, то такая жертва была бы покруче сегодняшнего смертельного риска на трассе!»

Она едва не засмеялась вслух. И не удержалась от вопроса:

— Вы что же — подкупить меня пытаетесь, мистер Лоринг?

Он ответил не задумываясь:

— Попытался бы, но я же не полный идиот! Вижу, что вы не возьмете денег. Вы их в принципе не берете. В этом плане с мужчиной было бы проще: тот всегда соизмеряет принципы со смыслом. Какой смысл ради буквы закона гробить в общем-то невиновного парня? И если комиссар-мужчина не продаст свои принципы за миллион, то за десять миллионов — уж точно!

— А вы бы дали десять миллионов?

— Дал бы. Надеюсь, у вас в кармане нет диктофона?

— Есть, но он выключен. Как обидно, что я не мужчина! — она, наконец, рассмеялась и осторожно отняла у него свою руку. — Не надо, Даниэль! (Господи! С чего это вдруг по имени?) Никакого суда не будет. Ни над вами, ни над Брэндоном. У меня в кармане не только диктофон, но и результат химической экспертизы. Болид не мог взорваться от смеси бензина с парами этого вашего нового машинного масла. Так что к смерти механика привела вовсе не выходка вашего брата. Не дырка в баке.

Только на миг глаза гонщика расширились от изумления и, кажется, от радости. Потом в них блеснула ярость.

— Да?! А тогда какого дьявола вы столько времени тянули из меня жилы? Для чего вам было знать об этом комбинезоне и все прочее? Поиздеваться захотелось?!

Теперь он уже не притворялся. Все чудовищное напряжение этого жуткого дня, весь пережитый страх, тревога, сомнение — все прорвалось наружу в этой вспышке гнева.

Комиссар покачала головой:

— Ответ экспертизы ничего не прояснил, только запутал. Я знаю, отчего машина не взорвалась. Но отчего она взорвалась — не знаю. А должна знать. Равно, как должна знать, кто хотел и, возможно, сейчас хочет убить вас, Лоринг.

Рыжий Король сразу сник. Глотнув коктейля, поперхнулся, кашлянул.

— Это не Брэд, — сказал он хрипло. — Кто угодно, но не он!

— Вот-вот! Кто угодно! А случай в Лос-Анджелесе с этим коллективным судилищем на виду у прессы доказывает, что оказаться этим «кем-то» может, увы, любой из гонщиков, например. Они уже озверели от вашей непобедимости. Кстати: когда они устроили это позорное голосование в духе китайских коммунистов, как проголосовал ваш брат? Тоже против вас? Не отвечайте: я знаю, что все были против. А я-то уважала всадников «Фортуны»!

Даниэль резко выпрямился на стуле и непроизвольно, как чаще всего делал, волнуясь и стараясь скрыть волнение, скрестил руки на груди. (Какой идиот и когда вздумал утверждать, что это — поза высокомерия?)

— Послушайте, комиссар! — он говорил уже другим голосом, насмешливо и впервые с небольшим акцентом, которого раньше не было заметно. — Вы влезли в мир, которого не знаете и о котором не имеете права судить. Мир спорта вообще достаточно жесток. По крайней мере — в наше время, когда все завязано на огромных деньгах и на огромных амбициях. А сообщество под названием «Фортуна» вобрало в сконцентрированном виде все, чем живет, дышит, грешит, чем питается и чем испражняется современный спорт! Здесь не просто деньги! Здесь ТАКИЕ деньги, каких вы не сможете и представить. Даже и я не смогу: мои пятьдесят миллионов евро в год — просто фантики на фоне того, что получают концерны и компании, которые продают нас. Не просто зрелище гонки, в которой любой пилот может погибнуть или изувечиться. Но еще и состязание лучших умов, конструкторских гениев, ювелирного мастерства рабочих. Здесь покупаются и продаются самые великие надежды, самое бешеное честолюбие. И все, кто завязан в этот клубок, становятся частью организма «Фортуны». А каждый гонщик живет мечтой о Гран-при: подиум становится ловушкой, для некоторых — манией! Потому что жить в этом, рисковать, выкладываться каждым нервом, всеми силами, и не надеяться стать чемпионом — невозможно. Это прекрасная мечта, но это же — и дьявольское искушение. Мы тут все не ангелы и все в общем-то одинаковые. А вы решили, кажется, что я лучше? Я езжу чуть лучше, да. А внутри — такой же, как все. Может — и хуже, чем все, потому что, действительно, иногда зарываюсь. И другие это видят. Нравится вам или нет, мы такие! Добро пожаловать в наш мир, если хотите!