Смерть на кончике хвоста - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
— Послушайте, друзья мои, — взмолился наконец СаняГусалов. — Она случайно не была негритянкой?
— А почему она должна быть негритянкой? —насторожился метрдотель.
— Ну, это обстоятельство резко сузило бы круг поисков.Развесили бы на каждом стенде Наоми Кэмпбелл — и дело с концом!
Выпроводив из кабинета стаю незадачливых официантов, Лелявернулся к оперативнику:
— Что скажешь?
— Козлы, — процедил Гусалов. — Извращенцы.Только и умеют, что водку разливать и хоботами над «Плейбоем» трясти!
— Ну, кое-что мы все-таки узнали, — Леля сделалпримирительный жест рукой.
— Интересно, что именно?
— Похоже, что последняя подружка Радзивилла быламанекенщицей. И при этом — высокооплачиваемой.
— Откуда такие скоропалительные выводы, Петрович?
— Все эти манекенщицы, которых они нам здесь подсунули,мирового уровня. Известность, как у кинозвезд! А она — та барышня, которую мыищем, — очень на них похожа.
— Они все похожи. Как близнецы-братья. Длинные ноги,длинные зубы и плоский зад. И у каждой — заметь, у каждой! — по два глаза,два уха и две груди.
— Ты еще скажи — по пять пальцев на руке! Помнишь, чтоговорила жена покойного? Радзивилл не пропускал ни одного стоящего бикини изаседал в жюри всех конкурсов красоты. А куда идет уважающая себя мамзель послеконкурса красоты? Не на хлебозавод же и не в городскую службу по озеленению, ав манекенщицы!
— И что ты предлагаешь?
— Прошерстить все мало-мальски известные агентства.Вдруг кто-то всплывет… Тем более что предыдущая пассия Радзивилла тоже работаетмоделью. В агентстве «Ингрид». Ее зовут Ксения Никольская.
Саня, все это время пытавшийся пристегнуть к лицу СиндиКроуфорд подбородок известного боксера Майка Тайсона, даже присвистнул.
— Откуда такие сведения?
— Двоюродная сестра покойного, Агнешка Радзивилл,содержит городскую квартиру Радзивиллов. Она-то и навела на Никольскую.
…Визит Лели на Ланское шоссе оказался чрезвычайнозанимательным.
Такой же занимательной оказалась и сама Агнешки Радзивилл,сорокалетняя старая дева с огромными руками и угрожающим размером ноги. Агнешкадобрых пять минут рассматривала удостоверение Лели и только потом пустила его вквартиру. Но дальше небольшого холла, следующего за прихожей, дело не пошло.Леле было предложено кресло в простенке между двумя завешенными черной тканьюзеркалами. И чай. Последнее скорее по инерции: двоюродная сестра Радзивиллабыла вышколенной прислугой. До переезда в Питер она работала сестрой-хозяйкойодного из санаториев в Трускавце.
Получив небольшой поднос с чаем и поминальным песочнымпеченьем, Леля приступил к беседе.
Но беседа не задалась с самого начала: всему виной былдемонстративно-отвратительный язык, на котором изъяснялась домработница.Несмотря на семь лет, проведенные в Питере, Агнешка говорила на ужасающей смесипольского и украинского и в ее односложных репликах доминировало выражение «маткабозка». Она — единственная из всех! — казалась по-настоящему убитой горем.Ее некрасивое лицо, испещренное красными прожилками, постоянно морщилось отболи. А в глазах стояли тихие слезы. Спустя полчаса из нее удалось вытащитьинформацию о последнем дне Радзивилла. Ночь со второго на третье февраля братпровел дома. Утром, как обычно, в 8.15 за ним пришла машина. Он сообщил сестре,что четвертого уезжает, ночевать на городской квартире больше не будет, ипопросил собрать вещи.
— Какие? — сразу же поинтересовался Леля.
— Шкарпетки, — изрыгнула из себя Агнешка. —Бшизну. Двi пари носовичkiв… Краватку…
«Кровать-то ему зачем?» — с ужасом подумал Леля, нопромолчал.
— Последнюю ночь он должен был провести в своемзагородном доме?
— Про це вiн нiчого мени не казав.
Получив подобную отповедь, Леля вынул из карманаследственные трофеи: два ключа на кольце и фотографию блондинки.
— Узнаете? — коротко спросил он у домработницы. Отключей Агнешка отреклась сразу, а фотографию девушки рассматривала довольнодолго.
— Повiя — наконец сказала она.
— Это имя или фамилия? — оживился Леля.
— Усе разом. I усi вони — повiї. О, матка бозка, як яїх ненавиджу! — Статичное лицо Агнешки Радзивилл было больше не всостоянии справляться с эмоциями: оно пошло пятнами и чудовищно исказилось.
— Вам плохо? — робко поинтересовался Леля.
Агнешка не удостоила его и взглядом. Она поднялась инаправилась в глубь квартиры — чтобы привести себя в порядок и положить валидолпод язык, не иначе. Воспользовавшись отсутствием хранительницы очага, Лелярысью обежал холл и толкнул первую попавшуюся дверь.
Это была комната Агнешки Радзивилл. Он понял это сразу: позапаху ладана, узкой монашеской койке и по статуе Девы Марии в ее изголовье.Противоположный от койки угол занимал задрапированный белым иконостас изфотографий покойного Радзивилла. Перед фотографиями потрескивали витые свечи илежали гирлянды из навощенных полумертвых глициний.
«Просто культ какой-то, последнее прибежище безутешнойсектантки», — Леля поежился.
И действительно, религиозный экстаз домработницы выгляделдиковато: комнате не хватало лишь скульптурной Пьеты с распятым Радзивиллом иколенопреклоненной Агнешкой. Леля подошел к глициниям и воззрился на фотографиипокойного: судя по всему, Агнешка собирала их не один год, а возможно, простокрала из многочисленных семейных альбомов.
Радзивилл был не очень-то приятным типом с шакальей головойи такими же шакальими желтыми глазами. Зато тело его было идеальным: стоилотолько взглянуть на один из высокохудожественных снимков — банкир в плавках, насобственной яхте, в одной руке зажат шкотик, а вторая держит фужер сшампанским.
Леля пригнулся к фотографии и заметил, что голый торсРадзивилла истыкан едва заметными дырками, похожими на булавочные или иголочныеуколы. Никакой системы, никакой последовательности в этих уколах не было.Интересно, кто надругался над фотографическим телом — Агнешка или кто-тодругой?
Зато другие фотографии не оставляли никаких сомнений: из нихбезжалостная рука домработницы выкорчевала всех остальных персонажей — они былилибо отрезаны, либо (когда отрезать лишнее не представлялось возможным)заретушированы крупной нервной штриховкой. Ай да тихая сестра-хозяйкаизТрускавца!
Леля скользнул глазами чуть ниже и тихонько присвистнул: водной из глициниевых гирлянд был искусно вплетен черный толстый шнур. Кой чертшнур! Это был самый настоящий кнут из хорошей кожи, добротная плеть сраздвоенным концом. Леля осторожно провел по рукоятке плети и только теперьувидел выбитую надпись: «Probasti me , Domine, et cognovisti».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!