Просвещенные - Мигель Сихуко

* * *

— И вот еще, — сказал Криспин, — хочу рассказать вам кое-что напоследок. — Невидящим взором он уставился на пишущую машинку. — В моем возрасте самые незначительные воспоминания наполняются особым смыслом. Ничем не подкрепленные обиды, обыденные проявления доброты, случайные жесты — когда-нибудь вам обязательно захочется кому-нибудь об этом рассказать. Я был еще ребенком, но помню, как отца вдруг обуяла зависть. — (Я уже стоял в куртке, с рюкзаком на плечах, теребя в руках пачку его исходящей корреспонденции.) — Папа всегда ревностно посматривал на зоосад, который держал у себя в поместье мой дядя. И вот он решил сам завести зверя, только в нашем манильском доме. Он хотел произвести на мать впечатление, чтоб она не так часто уезжала от него в Баколод. — Я налил Криспину шерри. Он взглянул на меня и кивнул. — Отец, конечно, в животных не разбирался. Ему просто нравились звери. Он, наверное, думал нанять кого-нибудь. Как это обычно делается. Он хотел тигра и где-то его купил. Где — я не знаю — я был еще совсем мал. Помню, он держал его в клетке возле бассейна, рядом с беседкой, где мы обедали. На самом деле тигр оказался в Форбс-парке временно, по дороге в Свани. Точно уже не припомнить.

Криспин пригубил шерри. Он так и не переодел свой запачканный баронг. Рядом с ним на полу стояло два ящика с рукописями. Я облокотился о дверной косяк и посмотрел на часы. Это был День святого Валентина, и дома меня ждала Мэдисон на ужин. Утром она, к моему ужасу, сообщила, что нашла рецепт утки по-пекински из тофу, и мне еще предстояло где-то купить соевый соус без глютена. Наши отношения стали зависеть от того, насколько успешно я выполнял подобные поручения, — так порой казалось. Я снял шарф и расстегнул куртку.

— Так вот, для меня это был большой тигр. Огромный. Думаю, это был подросток — не так много места было между бассейном и беседкой. В воспоминаниях все кажется больше. Что подумали соседи, можно только предположить. Тигр в саду — экое чванство! И действительно. Только вот скотинка не жрала. Путешествие на самолете или грузовике, или чем там его перевозили, травмировало звериную психику. Жуткое зрелище. Я даже не уверен, он это был или она. И не знаю, что с ним стало потом. Он всегда лежал в самом тенистом углу клетки, размеры которой едва позволяли ему пройти два шага и развернуться.

Криспин взглянул на стопку рукописи, растущую рядом с пишущей машинкой:

— Однажды отец устроил завтрак на воздухе, чтобы мы восхитились тигром. Этот момент я хорошо помню. Нам совсем не хотелось там есть, потому что из клетки пахло мочой и мускусом. Но выбора у нас не было. И вот мы сидим, гоняем еду по тарелке. Мама читает роман в бумажной обложке. Отец был в приподнятом настроении, он взял несколько кусков бекона и подошел к клетке. Он хотел покормить его с руки, как настоящий мачо. Но несчастный зверь испугался и забился в угол. Папа разозлился и стал на него кричать. Никогда не забуду, как он проорал: «И это называется король джунглей?!»

Криспин от души засмеялся. Потом вздохнул:

— Да, сейчас это смешно. Но тогда мы с братом и сестрой были ужасно напуганы всей этой сценой. А потом нам стало грустно. Знаете, как бывает. Отец бросил бекон тигру прямо в морду. Под тигром обозначилась лужица мочи, это было похоже на утечку какого-то ядовитого вещества. Картина стоит у меня перед глазами, как будто все это было вчера. Тигр описался от страха. Отец стоит над ним и орет. Мама читает. Мы, дети, отводим глаза и разглядываем мух, которые кружат над дольками манго на тонком фарфоре.

Криспин поставил на место пепельницу и трубку, передвинул декантер левее и приставил к нему бокал из того же сервиза. Он неотрывно, но без всякого интереса смотрел за движениями своих рук.

— Помню, как спустя много лет я рассказал эту историю своей девушке, Жижи. Странно, но я не вспоминал об этом лет двадцать. В итоге я расплакался. Первый раз за взрослую жизнь. Жижи сказала, что моей родине нужна революция. А что еще могла сказать француженка? Я и сам далеко не сразу понял, что революция в нашей стране — это не только отцеубийство. Это еще и богоубийство. Сейчас я думаю, что искупление в нашем случае должно идти через великодушие. Так или иначе, я всегда хотел использовать образ этого тигра для рассказа или сцены в романе. Но есть воспоминания, которые лучше не ворошить. — Он вытащил лист из пишущей машинки, положил к рукописи, закрыл ящик и поставил поверх двух других. — Я помню, как свеж был мой взор после тех слез.

Криспин посмотрел на меня — и этого взгляда я не забуду никогда. Как будто это был не я, а Святой Дух. Как будто он осознал неизбежность.

— До встречи, — сказал он и сдержанно улыбнулся. — Держи бодрей.

И я пошел домой, где меня ждала Мэдисон, орущая пожарная сигнализация в гостиной, открытые настежь окна и холод — такой же, как снаружи.

Это был мой последний разговор с Криспином.

Кристо едет верхом на новом пегом скакуне к перевалу, топот ведомого им отряда слышится как барабанный бой. Конь нервно ржет. Потеряв Голубку, Кристо поклялся, что отомстит американцам за гибель любимой лошади.

Там, вдалеке, за изгибом реки, бригада капитана Питера Мюррея, его заклятого врага. Костры привала мерцают, как далекие маяки, солдаты ходят между ними, ставят палатки, бегут за водой, готовят ужин. Сержант Лупас останавливает свою лошадь рядом с Кристо.

— Они ни о чем не догадываются, — говорит Кристо.

— Да, сэр. Но что будет с женщинами и детьми в деревне?

Кристо молчит.

— Людям неспокойно, капитан. Поговаривают, а не стоит ли нам сдаться.

Кристо вспыхивает, его голос понижается, становится резким:

— Они поговаривают? Или ты?

— Мне нет нужды доказывать вам свою преданность.

— Разве ты не понимаешь, Рикардо? Этого они и ждут. Америкосы решили, что смогут выставить кордон и запугать крестьян, чтоб они нас сдали.

— Наши запасы продовольствия истощились. Снабжение прервано. А с этим их кордоном… Кристо, крестьяне… женщины и дети голодают.

— Неужели мы сдадимся после трех лет войны? Неужели кто-то думает, что я не волнуюсь за свою жену и детей? Нет, Рикардо. Мы не станем играть врагу на руку. Только не сейчас. Помни, друг, когда мы победим, все эти заботы уйдут в прошлое.

— Они пришлют новые войска, капитан. А потом еще. Америка большая.

— Значит, по-вашему, сержант Лупас, мы уже проиграли, так?

— Нет, сэр.

— Как по-вашему, кто за кем охотится? Мы за ними или они за нами?

Лупас не говорит ни слова. Просто склоняет голову.

— Приготовьте людей к наступлению, — мягко говорит Кристо, — скажите им, что эта атака будет либо победной, либо последней.

Криспин Сальвадор, «Просвещенный» (с. 223)

* * *

Принимая на себя бремя отцовства, я руководствовался наилучшими намерениями. Полагаю, вначале я все делал правильно. Насколько это возможно в семнадцать лет.