Мертвая неделя - Наталья Тимошенко

– Придет время – узнаете, – бросила баба Глаша и попыталась обойти рыжую, но та сделала шаг в сторону, снова преграждая дорогу. У Степы в плохом предчувствии сжалось сердце, но рыжей было плевать.

– Если вы нам ничего не скажете, завтра же утром мы уйдем!

Баба Глаша недобро усмехнулась.

– Идите, – пожала плечами она. – Сами все равно не выйдете, только заблудитесь, а там и нави в лапы попадетесь.

– Нас Степа выведет! – поддержала подругу Полина.

Степа вжал голову в плечи, уже понимая, что через мгновение его авторитет разобьется вдребезги, как поставленный на край печи глиняный чугунок.

– Степа? – хмыкнула баба Глаша. – Степа вас не поведет.

– Степа! – Полина повернулась к нему, и у него от беспомощности защемило в груди. Он опустил голову, не желая смотреть на Полину, но по прожигающему щеку взгляду все понял.

Полина ждала защиты, а он не мог ее дать. Не мог пойти против бабы Глаши. Так какой смысл в его силе, в навыках, в его добротном доме и умелом хозяйстве, если он не может поддержать ту, которая ему нравится? Как она после этого сможет доверять ему?

– Степа! – баба Глаша назвала одно только его имя, и он безропотно подчинился: поднялся с места и, ни на кого не глядя, вышел из дома.

Проворная старушка уже была возле калитки. Шла широко, размашисто, чеканя каждый шаг, Степу так учили ходить в армии, но он, вернувшись на гражданку, тут же об этом забыл. Не нравилось Степе в армии. Одно дело подчиняться бабе Глаше, которая знает, что делает, другое – слушать командиров, которым важнее занять ерундой, чем научить полезному. Одно дело – учиться воевать с мертвяками, другое – с живыми людьми. С живыми людьми Степе не нравилось сражаться даже теоретически.

Степа догнал бабу Глашу, но не поравнялся с ней. Шел на полшага сзади, дулся. И она, конечно, поняла.

– Обижаешься? – спросила вроде и резко, но он уловил в ее тоне мягкие нотки. Не извиняющиеся, конечно, а просто теплые, родные.

Не ответил. Баба Глаша оглянулась, зыркнула на него, и снова пошла вперед.

– Зачем ты повел их туда? – спросила другим тоном, не таким, как говорила в доме, а таким, как пеняла ему за непослушание во время обучения. Степа был хорошим учеником, но ему всегда казалось, что баба Глаша уж слишком опекает, не дает развернуться в полную силу. – Перед которой из них красовался?

Степа почувствовал, как шею заливает краснота. Он почему-то всегда краснел с затылка.

– А хоть бы и перед которой, – буркнул он, глядя себе под ноги. – Ты сама сказала, что одна из них мне женой станет, а кто за меня пойдет? Они городские, а я из деревни. Не ровня им. Они, видела, какие красивые все, умные? А я что в своей жизни видел? Только что в армии был, а так всю жизнь здесь. Чем могу их впечатлить?

– Ты с навью сражаться умеешь.

– А толку? Кто из них понимает эту выгоду?

Баба Глаша вдруг остановилась, повернулась, задрала голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Степа едва не налетел на нее, поэтому стоял теперь рядом, возвышался над ней, как гора. Черные глазки-бусинки смотрели с легкой долей насмешки, но смеялись не над ним.

– Когда они узнают правду, – тихо и как-то торжественно сказала баба Глаша, – поймут. Еще драться будут, кому из них за тебя замуж идти.

Она развернулась и снова пошла дальше, а Степа еще несколько секунд удивленно смотрел ей в след.

Третья ночь Мертвой недели

Мирра

Вечер прошел в напряженном молчании и закончился быстро. Большое красное солнце едва спряталось за лесом, уступив место ночной темноте, как все засобирались спать. В этот раз ни Полина, ни рыжая в баню не пошли, удовлетворившись водой в умывальнике. Даже ужинать не стали, просто выпили чаю с печеньем и разошлись по постелям. Ничего не обсуждали, не строили версии, вообще старались не касаться произошедшего: ни купания Полины в озере, ни посещения дома с мертвой невестой, ни разноса бабы Глаши. Ни, тем более, поведения Степана.

Мирра не понимала, что страшного они сделали, наведавшись в тот дом, но в этом месте происходило столько странного, что она многое принимала как данность. Вот, наверное, и с домом что-то не так, не следовало в него ходить. Оставалось надеяться, что бабка сможет как-то все исправить.

Ей не спалось. Щербатая луна, похожая на кусочек сыра, ярко светила в окно, заливая комнату серебряным светом, в лучах которого то и дело шевелились пугающие тени, заставляли подниматься дыбом волоски на теле, но оторвать от них взгляд было невозможно. Девчонки тоже не спали. Мирра слышала раздраженное сопение рыжей с кушетки, вздохи Полины с дивана. Но нарушать звонкую тишину никто не решался.

Луна прекратила лить свет в одно окно, перешла в другое, сместились тени на полу и на стене, когда Полина наконец не выдержала. Скрипнул старый диван под ее весом, она села, завернувшись в тяжелое одеяло, как в кокон, и посмотрела на подруг.

– Не нравится мне все это.

– Никому не нравится, – тут же меланхолично отозвалась Лика, даже не повернувшись к ней.

Мирра осторожно села, стараясь не шевелить ногой, поскольку та все еще болела. Матвей был прав, рану бы зашить, но они всегда заживали сами. На ней все заживало, как на собаке.

– Что именно? – спросила она.

– Да свадьба эта! И бабка, и Степа явно что-то знают, но молчат. И Матвея она как будто не волнует, а ведь он жених! Почему ему все равно, кто невеста? Почему он не допытывается у бабки? Что, если невеста – та навья из запертого дома?

Лика лишь фыркнула. Ничего не сказала и Мирра, а Полина продолжила:

– Бабка сказала, что может, теперь и свадьбы никакой уже не будет. А почему? Не потому ли, что мы выпустили невесту? И теперь она сбежит?

– Вообще-то, она к нам вчера приходила, – напомнила Лика, наконец поворачиваясь к подругам и тоже садясь на кушетке. – Значит, сама вышла, без нас.

Полина мотнула головой.

– Может, она могла выходить ненадолго и недалеко. А мы своим визитом разрушили защиту, и теперь она сбежит насовсем. Вот бабка и переполошилась.

– Звучит бредово, – не стала выбирать выражения Лика. Впрочем, как всегда. – Что за свадьба: живого человека и навьи? Как это возможно? Да и зачем?

– В этом месте все возможно, – буркнула Полина. – Мирра, а ты что думаешь?

Мирра промолчала. Она точно знала, что мертвая девушка, похороненная в подвенечном платье, не невеста на будущей свадьбе. Она знала, кто невеста.

Вечером, когда Матвей принес аптечку, Мирра была твердо намерена обработать себе рану сама, но сделала так, чтобы Матвей на какое-то время остался с ней наедине, позволив остальным уйти на кухню и закрыть дверь. Ей нужно было сообщить ему о пустом месте в шкафу, на котором стояла шкатулка. Мирра не знала, откуда у нее такая уверенность, но не сомневалась в том, что ключ Матвея именно от нее. Все говорило против, ведь в том доме никогда не жила семья Матвея, бабушка увезла его задолго до того, как утопилась несчастная, а все же Мирра не сомневалась в своей догадке. Быть может, девушка все-таки прихватила изящную вещицу из чужого заброшенного дома, нечаянно там оказавшись. Быть может, ей или ее матери отдали шкатулку на хранение. Но как-то она там оказалась. И совсем недавно ее унесли. А значит, там действительно хранится что-то важное, не зря бабушка Матвея не выбросила ключ.