Маркиза Бонапарта - Виктория Дьякова

Отстегнув саблю и оставив ее на лавке, Алексей уселся на постель, набил трубку, раскурил ее. Он расстегнул доломан, и Анжелика увидела пятна крови на бинтах, но даже не посмела предложить ему перевязку. Его быстрый, холодный и совершенно безразличный взгляд сам по себе заставлял ее молчать. Она не понимала разительной перемены, но ей ничего, кроме как смириться с ней, не оставалось.

Некоторое время полковник молчал. Слышалось равномерное шуршание веретена и посапывание старого солдата на печке. Тень пробежала по лицу Алексея, он сжал губы. Анжелика догадалась, что какая-то скрытая боль гложет его сердце. Потом он отбросил трубку, резко встал – кровавое пятно на бинтах увеличилось, но полковник не обращал на него внимания, только на мгновение пошатнулся. Анжелика же, не утерпев, подбежала к нему, поддержала под локоть.

– Нельзя же так, нельзя, – говорила она, позабыв об обиде. – Надо беречься. Что бы ни случилось – все пройдет. Надо сначала выздороветь.

Он всегда с нежной признательностью и даже смущением принимал ее заботы. Но теперь вдруг отстранил: повернувшись, снял со своей руки ее руку, попросил спокойно, но твердо:

– Не нужно, мадам. Не стоит. Я очень благодарен вам, но прошу, больше не надо опекать меня. Я почти здоров и со всем справлюсь сам. Еще раз благодарю. – Он наклонился и поцеловал ей руку.

О, вовсе не такого поцелуя она ожидала! Он показался ей подобным укусу змеи – равнодушный, вежливый, и не более того. Ничего более… Ничего более не нужно… Анжелика растерялась. Она отступила на шаг, вырвав руку, которую он все еще держал. Потом торопливо взяла лежащий на сундуке, недалеко от двери, сюрко. Ничего не сказав, выбежала в сени, остановилась, прижалась спиной к стене, ожидая, что он выйдет за ней, окликнет… Но полковник Анненков ее не окликнул, не пошел следом, не сделал даже шага. Она слышала, как на печке завозился дед.

– Э, солдат, – послышался его скрипучий голос, – где же носют тебя черти-то? Тута уж обыскались тебя. – Видимо, кряхтя, старик слез на пол, притопнул ногой, надевая сапоги, и предложил: – Давай выпьем, что ли, солдат? Помянем Москву-матушку, погорелицу нашу. Али как?

– Давай, – согласился Анненков, усаживаясь, скрипя лавкой. – В самый раз будет, батя.

– Это дело, – развеселился дед. – Бабка, хватит вертеть свое, – прикрикнул на жену. – Тащи из подклета чаво там есть.

Бабка закопошилась, послышались звуки выбиваемой об стол трубки деда.

Анжелика, конечно, только догадывалась по звукам, о чем говорил со старым воякой полковник гвардейских лейб-гусар, но теперь знала уже точно – ничего больше не удерживает ее в русском лагере. Надо возвращаться к французам – и как можно скорее!

Поплотнее застегнув сюрко, она вышла из сеней в темноту осенней ночи – русский лагерь сиял множеством костров. Посмотрев на него, маркиза направилась к избам, где располагались петербургские и московские дамы, оставшиеся с армией. Накрапывал дождь, где-то слышалось треньканье балалайки и протяжная, со вздохами, русская песня.

* * *

«Это только внешне Кутузов – неповоротлив и выглядит старо. А на самом деле сердце у него молодое, он все примечает, и хорошую шутку ценит, да и сам пошутить горазд. А с дамами – галантен» – так еще в Царево-Займище говорил о новом тогда главнокомандующем гусар и поэт Денис Давыдов. Теперь же, войдя в дом княгини Потемкиной, Анжелика убедилась, насколько Давыдов был прав: потеснив свой штаб, Кутузов приказал выделить дамам самую просторную, самую теплую и самую светлую избу в деревне.

Уже подходя к крыльцу, маркиза заметила лошадей у коновязи и поняла, что у княгини Потемкиной гости. Однако, не зная, куда ей на ночь глядя идти, она все же решилась побеспокоить хозяйку.

Открыв дверь и миновав сени, маркиза вошла в горницу, гораздо ярче освещенную, чем та, которую она только что покинула. В доме ужинали. Скинув плащ, Анжелика оглядела собрание и обнаружила, что княгини Лиз нет, а верховодит всем Анна Орлова.

Строго причесанная, в неизменном черном платье, поверх которого висел на широкой цепочке большой золотой крест, усеянный сапфирами, – Анна сидела во главе стола. Рядом с ней Анжелика увидела сына Потемкиной Александра, невдалеке – княгиню Елену Голицыну, в броском розовом платье с высоким, расшитым жемчугом воротником. Среди гостей Анжелика сразу узнала генерала Алексея Ермолова с его львиной шевелюрой и громогласным басом, а также Петра Коновницына, ныне дежурного генерала штаба русской армии.

Маркиза хотела поздороваться, но Орлова сама уже заметила ее. Вообще, от самого Царева Займища, с той первой встречи в госпитале великой княгини Екатерины Павловны, Анна относилась к французской гостье куда холоднее, чем княгиня Лиз. Скорее всего, это было вызвано более прямолинейным складом ее ума и характера, а также обстоятельствами жизни. От того же Давыдова Анжелика не без удивления узнала, что княгиня Орлова – монахиня.

В не такое уж далекое правление сына императрицы Екатерины, Павла Первого, Анна на одном из балов в Зимнем познакомилась с молодым генерал-майором Михаилом Милорадовичем, только что прибывшим из итало-швейцарского похода Суворова. Полюбив друг друга, они собирались обвенчаться. Но император Павел воспротивился их браку – посчитав, что доблестный, но бедный генерал не пара богачке Орловой, хотя и ненавидел Анну всеми силами души. Анна же настаивала на своем. И тогда император, прославившийся своими гневными вспышками и непредсказуемыми решениями, приказал ей выйти замуж за бывшего своего брадобрея, которому он пожаловал графский титул. Орлова приняла удар, не произнеся ни слова царю наперекор. Но когда поутру в орловский дворец пожаловали посланцы государя, чтобы отвести Анну Алексеевну к жениху, они обнаружили там не блистательную княгиню, а… инокиню в черных одеяниях: чтобы не выходить замуж за нелюбимого и избежать публичного унижения, Анна предпочла удалиться от мира и отказалась от всего своего богатства.

– О, проклятая орловская порода! – бессильно кричал император, когда ему доложили обо всем – Анна Орлова вышла из-под его власти, посвятив себя Царю Небесному. Он мог только отправить ее в ссылку, и так и сделал.

Смерть императора Павла, восхождение на трон его старшего сына Александра, благоволившего ко всем любимцам своей бабушки и их отпрыскам, вернули Анну Орлову к прежней жизни, но пережитое без сомнения наложило отпечаток на нее.

– Не хотите ли отужинать с нами? – пригласила Орлова французскую маркизу. Она ни чуть не удивилась, увидев Анжелику на пороге своего дома, и не спросила, почему та пожаловала к ним.

Генерал Коновницын тут же встал, чтобы помочь Анжелике снять плащ. Он пригласил маркизу сесть между ним и Ермоловым:

– Чтобы мы могли ухаживать за вами, мадам, – объяснил он улыбаясь. – Обслуги нет – все сами. Полевые условия…

На столе стояла дорогая столовая утварь: серебряные, золоченые и граненые блюда, богато украшенные сердоликами и яшмой. Угощение на них также выглядело обильным и сугубо русским: жареные рябчики со сливами в молоке, духовые зайцы рассольные, сочные бараньи почки… Здесь же возвышались хрустальные сосуды с винами и серебряные ендовы с медами.