Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Что видит Магдалена? Ну, морщинок вокруг глаз у царицы неменьше затаилось, и печальные складочки протянулись к губам, зато щеки неприросли к костям, а приятно полны и свежи, радуют взор. Анастасияпорадовалась, что убрус на ней нынче из самого тонкого белого шелка и нескреплен под подбородком, а, сдерживаемый кокошником с жемчужной пронизью,развевается за плечами, оставляя открытыми тяжелые драгоценные серьги и главное– шею. Она чрезвычайно бела, нежна, без единой морщинки. У Магдалены подподбородком черный убрус заколот рубиновой булавкой, однако шея ее небось стольже морщиниста и желта, как лицо!

– Ах, как же прекрасна ты, государыня! – тихо, восхищеннопроговорила вдруг Магдалена, вновь угадав, о чем думает царица. – Свежа, чтоцветок на заре. Словно только вчера…

Она глубоко вздохнула, не договорив, и перед глазамиАнастасии пронеслись в единый миг одиннадцать лет, минувшие с их последнейвстречи. Свадьба, рождения и смерти детей, войны, тревога за мужа, отравляющаядушу ненависть к его недругам, среди которых…

Она мгновенно подобралась. Магдалена – полюбовница Адашева,выданная им за управляющего только для сокрытия греха. Дети ее – наверняка детиАдашева, все они по-прежнему живут в его доме. Зачем старинная подружка вдругзаявилась по истечении стольких лет? Неужели по наущению Алексея Федоровича? Ночто ему надобно? Ведь он настолько влиятелен, что может исполнить любую просьбулюбого человека, даже не взывая к царской власти. Тем более – к власти царицы,которая по сравнению с его воздействием на дела государственные не столь ужвелика! Или… или Адашев с Сильвестром и прочими «избранными» признали наконецсилу влияния Анастасии на государя и заслали Магдалену просить мировую?Уговаривать, чтобы царица склонила мужа к походу на Крым?

Эта мысль враз обрадовала ее и огорчила. Приятно было бы,начни советники царя наконец-то с ней считаться. Но лучше бы Магдаленапоявилась просто так, оттого лишь, что все эти годы думала о ней, не забывала,огорчалась, что жизнь бесповоротно разлучила бывших задушевных подружек! Жаль,жаль… Ведь Анастасия ничем не сможет ей помочь. Она убеждена, что обществоАдашева вредно и даже пагубно для духовного здоровья ее мужа-государя, и есливраги протянули ей руку для заключения мира, она никогда не протянет в ответсвою, ибо не верит в их миролюбивые намерения.

Крым воевать! Ишь, чего выдумали!

Магдалена глубоко вздохнула, и Анастасия поняла: та со своейнепостижимой проницательностью вновь проникла в ее мысли, осознала своепоражение, приняла его – и решила не подвергать себя вынужденному унижению.Вскинула голову (Анастасия только сейчас обратила внимание, что Магдалена,бывшая раньше росту маленького, ощутимо подросла за эти годы, почти сравнявшисьс царицей, которая всегда была высока), улыбнулась с еле заметным оттенкомгоречи:

– Прости, матушка-государыня, что осмелилась докучать тебе.Однако здоровье мое настолько плохо, что не чаю встретить новую зиму, а совестьпокою не дает.

– Ты больна? – растерялась Анастасия.

Ну конечно, она больна, вот от чего так пожелтела и иссохла!

– Почему же… – Хотела воскликнуть: «Почему же Алексей Федоровичне пригласит для тебя лекаря Линзея? Государь не стал бы перечить». Но онапостыдилась намекнуть на особые отношения между Магдаленой и Адашевым иоговорилась: – Не худо бы прислать к тебе царского врачевателя. Он человекискусный во всех хворях!

– Благодарю, – наклонила Магдалена голову. – Благодарю замилость, но… измерены часы мои и мучить себя излишне просто не желаю. Оставимэто. Не затем я к тебе пришла, моя дорогая, любимая царица, чтобы охворях-болячках говорить. Хочу вернуть кое-что. Ты меня небось в воровкахчислишь!

Анастасия нахмурилась, недоумевая, а Магдалена достала изскладок своих одежд малую коробчонку, всю унизанную жемчугом и золотымизвездками. Анастасия и притихшая Юлиания ахнули в два голоса при виде такойкрасоты. На крышке выложен крошечными камушками лик святой Марии Магдалины –меленько, но до того искусно и четко, что дух захватывает!

Насладившись изумлением зрительниц, Магдалена осторожнооткрыла коробочку – и Анастасия ахнула вторично, увидав лежащие на бархатесерьги.

«О… о, какие серьги! Двойчатки, да с бубенчиками! Новые?» –словно бы прозвенел в ее ушах возбужденный девичий голосок, и она тихо,растроганно засмеялась:

– Неужели те самые?

– Они, они, – смущенно кивнула Магдалена. – Помнишь тотвечер? Я их как раз примеряла, когда прибежал твой брат и сообщил, что пришлицарские смотрельщики. От волнения забыла я серьги снять, а потом мы с тобойбольше не виделись…

«Да, ты исчезла именно в тот вечер. Адашев тебя сманил!»

Анастасия осторожно вынула из ушей свои тяжелые трехъярусныесерьги, на которых золотые бубенчики чередовались с изумрудными кругляшами ижемчужными низками, а вместо них вдела принесенные Магдаленой. Руки у неедрожали от волнения, Анастасия даже слегка оцарапала мочку, но не ощутила болипод восхищенным взглядом Магдалены.

– О, Стася… – выдохнула та. – До чего же ты хороша! Нусовсем как прежде!

Умилившаяся Юлиания поднесла царице зеркало, и Анастасияпоразилась своей цветущей красоте. Куда пропали хвори последних месяцев? Неужтосерьги вернули былую молодость и здоровье? Или это заморское стекло льстит ей?

Задорно тряхнула головой и усмехнулась, благодарно глядя наМагдалену:

– Спасибо тебе.

Та улыбнулась, поклонилась в пояс:

– Дозволь мне теперь удалиться.

На миг Анастасия растерялась. Так жаль расставаться снова –надолго ли? Наверное, навсегда! Но тут же неприятное, лживое лицо Адашевавстало перед ее глазами – и бесповоротно отделило от подруги и сочувствия кней.

– Иди, коли так. Бог с тобою! Возьми вот это от меня – напамять.

Анастасия чуть не силой всунула в руки Магдалены своидрагоценные серьги. Та попыталась спорить, но царица нахмурилась:

– Возьми, сказано! Ну, прощай. Будь здорова, а колинадумаешь позвать государева лекаря, только скажи!

Магдалена, подрагивая губами, вгляделась в лицо подруги,потом кивнула молча и резко повернулась к дверям. Подол ее одеяниявзвился-взвихрился, и Анастасия увидела: башмаки Магдалены подняты на высокие,не менее чем в пядь, каблуки. Так вот почему она казалась такой высокой!

И тотчас вспомнилось, о чем еще они говорили с Магдаленойтем судьбоносным зимним вечером.

«– О… о, какие серьги! Двойчатки, да с бубенчиками! Новые?