Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию - Тимофей Сергейцев

СССР построил общество фактического равенства, навязав его в качестве образца всем остальным государствам европейской цивилизации. Мы обладаем опытом современного городского коммунализма, далеко опережающим Запад. Ничего, кроме известного нам равенства и фактического бесклассового общества, за лозунгами демократии и прав человека в позитивном плане не стоит. Именно такое общество и было построено в СССР.

От реального развитого социализма СССР западный городской коммунализм отделял себя, прежде всего, утопией изобилия. Именно эта иллюзия довольства и достатка (и «подпирающее» ее потребительское общество) стали основным нашим соблазном, подталкивающим к разрушению собственного государства. Именно этот соблазн примирял с мыслью о допустимости немногочисленных личных сверхбогатств при выполнении принципов бесклассового, эгалитарного устройства общества в целом – также построенного и на Западе, хотя и в «догоняющем» режиме.

Однако богатство народа в целом охраняется только его государством. Наше государство не могло позволить себе изобилия. Исторические причины этого очевидны и хорошо известны. Но без суверенного государства мы от неизобильного скромного достатка перейдем уже к нищете по типу Африки, Азии, Латинской Америки. Утопия изобилия должна быть разоблачена.

Светская вера как искусственная конструкция имеет короткую историческую жизнь в отличие от «естественного язычества». Идолы демократии и прав человека разделят судьбу идолов коммунизма в самом недалеком будущем. А вот реальность бесклассового эгалитарного городского коммунализма, где единственным образующим социальную структуру процессом является распределение, останется.

Светская вера представляет собой этап социального проекта, когда все имеющие власть (т. е. собственно т. н. «элита») верят в то же, во что и все остальные. И веру эту продвигают. Их программу в этот период можно охарактеризовать как честную и публичную. Далее светская вера деградирует и распадается на идеологию и утопию (Карл Мангейм, 1929), то есть на социальное знание обладающих властью, как эту власть удерживать, и на утопическую веру всех остальных, обучающую подчиняться. Программу власти на этом втором этапе можно охарактеризовать как прагматичную, опирающуюся на рекламу и пропаганду утопии. На третьем этапе массы утрачивают утопическое доверие и власть рушится. Динамику третьего этапа мы хорошо себе представляем на собственном опыте.

Идеология конца истории по Фукуяме требует прекратить всякое развитие государства. Управляемая всеобщая демократия считается окончательной формой и устройством власти. Власть по своей сути может принадлежать лишь немногим. Альтернатива – это анархия. Поэтому при всеобщей демократии люди отказываются от собственного участия во власти в пользу единиц (один к миллиону по порядку величины), которые не несут никакой ответственности за последствия своих действий ни явно, ни тайно. Вряд ли такая конструкция является исторически устойчивой. Однако ее предлагается считать окончательной.

Эгалитарное бесклассовое общество в принципе является кризисным в отношении власти. Все отработанные в истории европейской цивилизации конструкции государств как систем воспроизводства и нормировки власти опирались на сословно или классово структурированный социум. Так что проектирование государства – это не интеллектуальная блажь, а насущная историческая необходимость, стоящая перед всеми членами европейского цивилизационного сообщества. Эгалитаризм снимает всякие рамки и ограничения с конфликтов, делая их основной клеткой социальной реальности. Всеобщее равенство есть одновременно и всеобщий конфликт. Он не может быть разрешен представителями – только самими участниками. Поэтому кризис власти коснется не только нас, чему весьма будет способствовать стремительное истощение ресурсов «изобилия». И практически все реальные государства нужно будет перепроектировать.

Проектируя новое государство, придется кардинально отказаться от использования любой светской веры. В принципе каждый гражданин такого государства должен иметь действительное социальное знание, позволяющее ориентироваться в социуме и стремиться к предсказуемому социальному положению. То есть необходимо расширить «регион» социального знания далеко за пределы элиты и, соответственно, выйти за рамки такого вида действительного социального знания, как идеология. Собственно, никакой элиты – тех, кто знает нечто существенное о власти, чего не знают другие, – остаться вообще не должно. По существу, элита – это пережиток закрытых классовых и сословных обществ, остаточное явление закрытого «правящего класса». Социальная тайна должна быть изгнана из жизни государства. Власть как функция должна быть жестко отделена от всевозможных управленческих нагрузок, не подменяться и не маскироваться ими, освобождаться ими от ответственности. Управлять должен иметь возможность каждый, опираясь на ограниченную им самим ответственность, соразмерно ей получая доступ к возможностям управления. Власть же предполагает неограниченную ответственность. Поэтому властвовать смогут только те, чья ответственность не ограничена и гарантирована их собственной жизнью. Такое государство должно консолидироваться не условным единством мнения, на котором строятся все представительные демократии, а единством социального знания, общего для всех социальных статусов.

Становясь на предлагаемый путь, нам вовсе не нужно забираться в интеллектуальные дебри. Начать надо с простого: перестать слушать вранье, как бы оно ни было соблазнительно и приятно. А для этого надо перестать врать самим, забалтывать очевидные факты и думать, что можно обманывать всех сколько-нибудь продолжительное время.

Если мы хотим выжить, то нам нужно стать не только храбрыми, что мы умеем и что мы не единожды в мировой истории доказывали. Нам нужно стать умным, мыслящим народом, как сказал бы Хайдеггер. Не умом элиты, которой узурпировано право судить, что хорошо, что плохо, а общим имперским умом, который ясно видит наши собственные проблемы и возможности, врагов и союзников. Не коротким умом, ограниченным выгодой момента, а длительным, много превышающим жизнь одного поколения. Наш ум должен быть смелым. Без суверенного русского мировоззрения мы будем обречены уйти с площадки европейской цивилизации.

Рефлексия, анализ собственного исторического опыта нужны не для «покаяния», а для продолжения процесса проектирования нашей государственности. Нам представляется ошибочным искать четвертую теорию общественного устройства, признавая первыми тремя коммунизм, либерализм и нацизм-фашизм (мы уже отметили выше, что нацизм-фашизм вообще не тянет на универсальную светскую веру, будучи лишь гипостазированной социальной практикой национального государства, национализмом-расизмом).

Да, если подталкивать Россию и к становлению национального государства, и к суверенитету, то мы придем к фашизму. А национальное государство Россия без суверенитета просто не будет существовать в сегодняшних географических масштабах. Коммунизм и либерализм – это не теории, а светские религиозные доктрины. В качестве таковых они действительно могут быть основами цивилизационной конструкции империй, однако между ними вовсе нет той онтологической разницы, которую им приписывают их правоверные адепты. И та и другая доктрина – это вера человекобожия, адаптированная к своей ресурсной схеме. Либерализм опирается на ограбление мира в пользу «золотого миллиарда», а коммунизм исходил из внутренних ресурсов одного, пусть и большого государства.