Пандора - Сьюзен Стокс-Чепмен

Эдвард сглатывает.

Выбора нет. У него нет никакого выбора.

– Хорошо, сэр.

– Ну вот и отлично, – торжествующе произносит Гоф. Он выдвигает ящик стола, вынимает из его глубин элегантную визитную карточку. – Отвечая на ваш вопрос о том, как действуют торговцы на рынке антиквариата, предлагаю вам разыскать Уильяма Гамильтона. Он авторитетный знаток греческой керамики и, как я понимаю, обладает знаниями о деликатных сторонах подобной торговли. Скажите ему, что вас к нему направил я, и он не откажется с вами побеседовать. Более того, скажу, что он с завидным энтузиазмом готов ухватиться за любую возможность потолковать о греческих артефактах.

Гоф протягивает Эдварду карточку, но тот так ошарашен, что не сразу вскакивает со стула, чтобы ее взять. Карточка изысканная, с тисненой золотой каемкой по краям. Адрес на Пиккадилли. Очень осторожно Эдвард убирает ее во внутренний карман сюртука.

– Запомните, я не потерплю никаких сентиментальных описаний в духе вашего последнего доклада. Строгие точные факты – вот что у нас здесь ценится. И погружайтесь в материал осмотрительно, мистер Лоуренс, – добавляет Гоф тихим размеренным голосом. – Вы не только обнаружили нечто, представляющее огромную значимость для антикварного дела, но и нырнули в опасные воды, коль скоро окажется, что этот пифос приобретен незаконно. Очень опасные воды, вы меня поняли?

Похоже, аудиенция подошла к концу. Эдвард встает со стула.

– Я понял.

– Хорошо. Жду от вас регулярных отчетов. Мистер Эшмол, – говорит Гоф напоследок и, открывая другой ящик, достает из него лист бумаги, – не проводите мистера Лоуренса?

Корнелиус наконец ловит взгляд Эдварда.

– Да, сэр, – произносит он глухо.

Еще не вполне придя в себя, Эдвард отвешивает короткий поклон.

– Благодарю вас, мистер Гоф, за то, что приняли меня.

Но директор уже словно забыл о его существовании. Последнее, что видит Эдвард: старик с превеликим тщанием обмакивает гусиное перо в чернильницу.

Они не успевают отойти от кабинета Гофа и на два шага, как Корнелиус крепко хватает его за локоть. Уже по тому, как пальцы сжали ему руку, Эдвард чувствует клокочущее в душе друга раздражение.

– О чем ты только думал? – шипит Корнелиус в ухо Эдварду, ведя его обратно к лестнице. – Как ты сейчас рисковал! Ты же знаешь: слова «черный рынок» – даже произнесенные шепотом! – в этих стенах сродни измене. – Корнелиус еще крепче сжимает пальцы. – Я же тебя предупредил, что поговорю с Гофом сам, я планировал поднять эту тему как бы между прочим в обычной беседе, и он бы не заподозрил, что ты в этом как-то замешан.

– Прости, – с несчастным видом говорит Эдвард, когда они минуют арку и выходят к лестнице. – Я же только хотел узнать его мнение. Я ни о чем подобном и не помышлял!

Корнелиус бормочет проклятия и выпускает руку Эдварда.

– Ты хоть понимаешь, какой опасности себя подверг? Именно этого я и хотел избежать. Контрабандная торговля – это же смертельно опасная игра. А ты ринулся вперед и прыгнул в самое пекло. Если ты будешь общаться с преступниками, то сам окажешься замешанным в их делишки!

– Я…

– Передам ему, что ты отказываешься, – отрезает Корнелиус не терпящим возражения тоном. – Взову к его порядочности. Я потрясен тем, что он предложил тебе ввязаться в столь грязное дело.

– Нет, Корнелиус, прошу тебя! – Эдвард замечает выражение мучительной досады на лице друга. – Подумай сам.

– Подумать о чем?

Эдварду стыдно за себя, он понимает, что нельзя быть таким себялюбцем и думать лишь о своих интересах, ведь он знает, чего это может стоить мисс Блейк, но все же…

– Это же мой шанс, Корнелиус! Гоф еще никогда не выказывал мне такого доверия!

Они стоят, пожирая друг друга глазами. Потом Корнелиус протяжно выдыхает и ерошит пальцами свои темные волосы.

– Не забывай, ты совсем недавно познакомился с мисс Блейк. Я не доверяю этой женщине. Ты можешь сколько угодно кричать о ее невиновности, но насколько хорошо ты ее знаешь? Если ты ей признаешься, что совместно с Обществом намерен изучить происхождение пифоса, она может стать для тебя опасной. Нельзя так рисковать.

– Мисс Блейк заслуживает доверия. Я в этом уверен.

Эдвард и сам не может объяснить, на чем основана его уверенность. Но он всегда доверял своим инстинктам, а его инстинкты говорят, что Пандора Блейк – человек совсем другой породы, чем ее дядя.

Она здесь ни при чем. В этом он не сомневается.

У Корнелиуса дергается мускул на лице.

– Хорошо. Давай на миг отвлечемся от реальности и допустим, что твоя достославная мисс Блейк ни в чем не повинна. Но если она прознает, что ты пишешь доклад об участии ее дяди в нелегальной торговле, ты что же, и впрямь думаешь, что она подпустит тебя к своей лавке?

– Я… – Эдвард зажмуривается. – Я бы не стал обременять ее такими вещами.

Острый укол вины воспринимается им почти как физическая боль.

– Эдвард!

Он открывает глаза и видит, что Корнелиус в упор смотрит на него, приподняв темную бровь.

– Уж не знаю, восхищаться мне или тревожиться, – сухо произносит он. – Обман – не в твоем духе.

– Знаю.

– Тогда что ты предлагаешь?

Через пару секунд Эдвард говорит:

– Я пока не готов считать, что пифос – контрабандный товар. Мисс Блейк уже предоставила мне возможность использовать и пифос, и все, что я смогу найти в подвале, как материал для моих изысканий, и я продолжу так считать, покуда не будет доказано обратное. В этом смысле мне скрывать нечего.

– А как ты намерен узнать, не был ли он добыт незаконным путем?

Эдвард задумывается.

– Для начала мне нужно выяснить, как пифос оказался в руках ее дяди. Что делать потом, я не знаю. Напишу Гамильтону, как посоветовал Гоф. Мне нужно понять, чем все это грозит мисс Блейк. Если она будет каким-то образом опорочена… – Он осекается. Корнелиус меняется в лице. – Но я этого не допущу. Я должен найти способ не вовлекать ее в это дело и при этом подготовить доклад для Гофа, да еще так, чтобы…

Эдвард прикусывает язык. Он не может сказать обо всем. Впрочем, в этом нет нужды.

– …чтобы мисс Блейк о нем не узнала.

– Да.

Пауза. Эдвард заглядывает другу в лицо и видит, что его крупные, львиные черты сложились в хмурую гримасу.

– Это, скорее, мне надо тревожиться, – бурчит Корнелиус. – Обман совершенно не в твоем духе.

Эдвард не находит, что ответить. Он испытывает удушающий приступ вины, а Корнелиус складывает руки на груди.