Мертвая голова - Амелия Грэмм

– Шешан, мы справились. Спасибо тебе, – ласково сказал Флинн, погладив змея.

Шешан скользнул по его руке, крепко обвил ее и снова превратился в черную татуировку.

– Фанабер, Фанабер, – покачал головой Флинн, – никогда не нужно недооценивать своего противника.

– Это точно, – зловеще прохрипела одержимая.

Ее спина изогнулась дугой, а руки и ноги стали выворачиваться – и выглядело это крайне жутко. Страх ледяными пальцами схватил внутренности Флинна, и он больше не мог пошевелиться, а Фанабер тем временем быстро поднялась и сжала его шею.

– Я была права, ты слабак, – сквозь зубы, испачканные черной слюной, точно мазутом, процедила Фанабер. – Твой удар был самым слабым из всех, которые мне когда-либо наносили. – Она глухо засмеялась и начала душить Флинна.

– Зато мой будет посильнее, – сказал кто-то.

Ветка терновника с ног до головы опутала Фанабер, из груди которой вырвался дикий вопль. Она разжала пальцы, и Флинн, сделав живительный глоток воздуха, закашлялся. Острые шипы терновника глубоко вошли в тело Фанабер, и ее вопль превратился в хрипы, похожие на предсмертные. Она широко раскрыла глаза и упала, как дерево, сраженное ударом молнии.

– Вижу, ты тут развлекаешься по полной, – произнес все тот же голос.

Флинн с трудом повернулся. Рядом с ним стоял Тигмонд. Засунув руки в карманы бледно-голубой джинсовой куртки, он с ухмылкой глядел на побежденную Фанабер.

– А ты что тут делаешь? – еле выдавил Флинн.

– Спасаю твою новоприобретенную задницу, – беспечно ответил Тигмонд. – Ну и заодно делаю обход территории вокруг Хебель, проверяю, все ли одержимые на месте. Как оказалось, не все: шалунья Фанабер умудрилась сбежать, ай-яй-яй. А куда это подевался ее ошейник? – присмотревшись, спросил он.

– Он разрушился.

– Разрушился?

– Ну да, сначала на нем погас сияющий глаз, а потом он распался на осколки, – пояснил Флинн.

– Впервые о таком слышу, – удивленно хмыкнул Тигмонд. – Ладно, хрен с ним, сейчас новый наденем.

Он наклонился и подвернул джинсы, оголив щиколотку, которую обхватывали три металлических браслета. Сняв один, Тигмонд растянул его, как простую резинку для волос, и защелкнул на шее Фанабер.

– Хебель, посмотри на меня, – сказал он, и на ошейнике загорелся белый нарисованный глаз. – Сильвия, а ты возвращайся обратно.

Золотистая ветка терновника отпустила Фанабер и обвила шею Тигмонда, превратившись в татуировку. Одержимая пришла в себя и, резко вдохнув сквозь зубы, забилась в истерике:

– Твари, конченые твари! Вы поплатитесь за это! – с бешенством выплевывала она. – Я разорву вас на куски и разбросаю по всему миру.

– Конечно же, наша отвратительная королева, все будет так, как вы хотите. – Тигмонд сделал шуточный поклон.

Флинн навис над Фанабер, которая, видимо, не могла сдвинуться с места, иначе бы давно попыталась выцарапать ему глаза. Он без особых церемоний снял с ее волос заколку-бабочку и спрятал во внутренний карман куртки.

– Воровать – нехорошо! – сказал Флинн. – Плохая Фанабер, плохая!

– Ты решил испробовать метод дрессировки собак на одержимых? Хм-м‐м, занятно, – заулыбался Тигмонд. – Можешь еще потыкать Фанабер носом в ее суллему, чтобы она больше не размазывала ее где попало.

– Сволочи, проклинаю вас! Проклинаю!!! – надрывалась одержимая.

– Хебель, пожалуйста, сделай так, чтобы Фанабер скрылась с наших глаз. Мне уже надоела эта припадочная, – устало произнес Тигмонд.

Фанабер будто подняла невидимая рука. Она с перепуганным взглядом встала на цыпочки, и ее потянуло куда-то вдаль.

– Слушай, а ты не знаешь, где сейчас Граф Л? – спросил Флинн, как только перестали быть слышны ругательства одержимой.

– Зачем он тебе? Решил похвастаться своим умопомрачительным провалом?

– Нет, хочу кое о чем попросить.

– У‐у‐у, тебе это дорого обойдется, даже если попросишь обычную зубочистку, Граф Л и пальцем не пошевелит за простое «спасибо».

– Ну, я попрошу кое-что поценнее обычной зубочистки…

– Так, если ты хочешь влюбить в себя Холли, то я следом продам Графу Л свою душу, и, поверь мне, стоит она намного дороже твоей, так что я перебью твою ставку и моя очаровательная воительница все равно будет моей.

– Нет, я ведь уже говорил тебе, что Хольда меня не интересует в этом плане.

– Вот и славно. И если вдруг передумаешь, то помни, что у тебя нет ни единого шанса, только зря время потеряешь, – предупредил Тигмонд.

– А ты почему сам не попросишь Графа Л влюбить Хольду в себя? – спросил Флинн.

– Этика, – пожал плечами Тигмонд. – Хоть по мне и не скажешь, но в душе я истинный рыцарь.

– И где же твой белый конь? – усмехнулся Флинн.

– А, – Тигмонд махнул рукой, – разбился. Вместе со мной, но наши пути разошлись: он отправился на свалку металлолома, а я – на тот свет. Ах, мой верный и прекрасный белый «Мустанг», как мне тебя не хватает.

– Печальная смерть, – сказал Флинн.

– А ты как умер? – спросил Тигмонд.

– Тоже разбился, но на мотоцикле, а потом меня утопили.

– Какой, однако, заковыристый путь к смерти…

Инферсити был похож на весы, на одной чаше которых лежало золото, а на другой – мусор. Золотом, естественно, являлись первые районы, застроенные сияющими на солнце небоскребами в стиле ар-деко и помпезными готическими храмами, а мусором – последние районы с покосившимися хибарами, кишащими крысами, тараканами и всеми известными человечеству болезнями. Но где-то посреди была совсем другая жизнь.

Четвертый район Инферсити Флинн любил больше всего. Здесь уже не разносился приторный аромат чрезмерной роскоши, но еще не чувствовался тошнотворный запах беспросветной нищеты. Люди тут жили в небольших, но уютных домах, окруженных парками и скверами, поэтому по утрам за чашечкой дымящегося кофе они любовались не только сизым туманом, но и множеством деревьев с раскидистыми кронами. А когда наступала осень и последний желтый лист падал на землю, каждая ветка до самой весны наряжалась в гирлянду, сверкавшую теплыми огоньками, – и ощущение праздника целые полгода витало в воздухе.

Когда Флинн впервые попал в четвертый район (а случилось это в далеком детстве), он сразу же обзавелся заветной мечтой – стать одним из его жителей. Но эта мечта, как и многие другие, утонула вместе с ним в реке.

Он достал из кармана темно-фиолетовую карточку и кинул на нее обеспокоенный взгляд. 10:15 – столько времени у него осталось в мире живых. И где же носит этого паренька? В груди возникло тревожное предчувствие, что весь план может сорваться. Он ненавидел ситуации, в которых все зависело не только от него, но еще и от кучи других людей (и, как назло, эти самые люди зачастую были очень безответственными).