Сохраняющая машина - Филип Киндред Дик

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо кивнул капитан. — Так, значит, вы — вуб. Это верно?

Вуб изобразил нечто вроде пожатия плечами.

— Видимо, да. Именно так они нас и называют — туземцы то есть. У нас есть свой собственный термин.

— И вы говорите по-английски? Вы находились прежде в контакте с земными людьми?

— Нет.

— Тогда как же вы это делаете?

— Говорю по-английски? А я что, говорю по-английски? Я, собственно, и не осознаю, что говорю на каком-то конкретном языке. Я обследовал ваш мозг…

— Мой мозг?

— Изучил его содержимое, особенно ту часть этого содержимого, которую я называю семантической кладовой…

— Ясно, — покачал головой капитан. — Телепатия, можно было догадаться.

— Мы — очень старая раса, — продолжал вуб. — Очень старая и очень, я бы сказал, корпулентная. Нам трудно двигаться с места на место. Как вам понятно, существа столь медлительные и неповоротливые полностью отданы на милость более проворных жизненных форм. Нам не было ровно никакого смысла полагаться на материальные средства защиты. Разве могли мы победить? Слишком тяжелые, чтобы убегать, слишком мягкотелые, чтобы сражаться, слишком добросердечные, чтобы охотиться на дичь…

— Чем вы питаетесь?

— Растения. Овощи. Мы можем есть почти все. У нас очень широкие взгляды на вещи. Да, мы терпимы, эклектичны, лишены каких бы то ни было предубеждений. Мы живем сами и не мешаем жить другим. Вот так мы и существуем.

Вуб испытующе посмотрел на капитана.

— Именно поэтому у меня вызвала столь резкий протест эта самая мысль, насчет сварить меня. Ведь я вижу в вашем мозгу всю картину — большая часть меня в морозильнике, некоторая часть — в котле, коечто перепало вашему коту…

— Так, значит, вы читаете мысли? — спросил капитан. — Весьма любопытно. А что-нибудь еще? Я хотел сказать, что еще вы умеете? В подобном роде.

— Да так, то да се, по мелочам, — рассеянно ответил вуб. Он оглядывал кабинет капитана. — Хорошая у вас комната, капитан. И вы содержите ее очень опрятно. Уважаю опрятные жизненные формы. Среди марсианских птиц есть весьма опрятные. Они выбрасывают мусор из своих гнезд, подметают их… Весьма польщен, — кивнул капитан. В его полосе скользнула саркастическая нотка. — Но если вернуться к стоящей перед нами проблеме…

— Совершенно верно. Вы собираетесь меня съесть. Вкус, как мне говорили, превосходен. Мясо очень нежное, хоть и чуть жирновато. Однако каким образом, прибегая к таким варварским, в самом буквальном смысле этого слова, мерам, можете вы надеяться на установление сколь-нибудь серьезных, долговременных контактов вашего народа с моим? Съесть меня? Скорее уж вам следовало бы обсудить со мной жизненные проблемы, поговорить о философии, об искусстве…

Капитан встал.

— Философия. Возможно, вам интересно будет узнать, что мы не представляем себе, чем будем питаться уже в следующем месяце. Наши продукты испортились в самый, как всегда, неподходящий момент…

— Знаю, — кивнул вуб. — Однако, придерживаясь ваших демократических принципов, не будет ли более справедливым, если все мы будем тянуть соломинки или сделаем что-либо еще в этом роде? В конце концов, основная цель демократии как раз и состоит в защите прав меньшинств от таких вот нарушений. Так вот, если у каждого из нас будет один голос…

Капитан подошел к двери.

— Иди ты на хрен, — сказал он. И широко раскрыл дверь. И широко раскрыл рот. И так и замер с широко открытым ртом, с остекленевшими глазами, судорожно сжимая дверную ручку.

Некоторое время вуб смотрел на него. А затем пошлепал из комнаты, осторожно, по стенке, пробравшись мимо капитана. Погруженный в глубокие раздумья, он направился вниз, в кают-компанию.

В кают-компании царила тишина.

— Теперь вам понятно, — сказал вуб, — что у нас есть общие мифы. В вашем мозгу содержится много знакомых нам мифологических архетипов. Иштар, Одиссей…

Петерсон сидел, молча уставившись в пол. Теперь он слегка пошевелился.

— Продолжайте, — попросил он. — Продолжайте, пожалуйста.

— В вашем Одиссее я вижу персонажа, общего для мифологии большинства самоосознающих рас. Согласно моей интерпретации, Одиссей скитается, как индивидуум, осознающий себя таковым. Он — носитель идеи отстранения, отстранения от семьи, отстранения от страны. Процесс индивидуализации.

— Но Одиссей вернулся домой.

Петерсон повернулся к иллюминатору. На него пристально глядели звезды, бесчисленные, бесконечные звезды, горящие в пустоте Вселенной.

— В конце концов он вернулся домой.

К этому приходят все живые существа. Отстранение — это временное состояние, недолгое скитание души. У него есть начало, у него есть и конец. Путник возвращается к своей земле, к своему племени…

Дверь открылась. Прервавшись на полуслове, вуб повернул свою огромную голову.

На пороге появился капитан Франко, за ним толпилась чуть не вся команда корабля. Войдя в комнату, они нерешительно остановились.

— С тобой все в порядке? — озабоченно поинтересовался Француз.

— Со мной? — удивился Петерсон. — А что такое могло со мной случиться?

Франко опустил пистолет.

— Идите сюда, — сказал он Петерсону. — Вставайте и идите сюда.

Наступила тишина.

— Идите, — сказал вуб. — Это не имеет значения. Петерсон встал.

— Зачем?

— Это приказ.

Петерсон подошел к двери. Француз схватил его за руку.

— Что тут происходит? — вырвался Петерсон. — Какая муха всех вас укусила?

Капитан Франко двинулся к лежащему в углу, у стенки, вубу. Вуб поднял на него глаза.

— Очень интересно, — сказал вуб, — что вы прямо-таки одержимы идеей съесть меня. С чего бы это?

— Вставай, — скомандовал Франко.

— Если вам так хочется.

Кряхтя от напряжения, вуб поднялся.

— Только имейте терпение, для меня это довольно трудно.

Теперь вуб стоял, тяжело дыша. Свесившийся изо рта язык придавал ему совершенно идиотский вид.

— Стреляйте в него, — сказал Француз.

— Ради бога! — воскликнул Петерсон. Джонс быстро повернул к нему серые от страха глаза.

— Ты его не видел — стоит там, рот открыт и весь закоченел, как статуя. Если бы мы не проходили мимо, так бы и стоял по сию пору.

— Кто? Капитан? — недоуменно оглянулся Петерсон. — Но сейчас он вроде в полном порядке.

Все смотрели на стоящего посреди комнаты вуба. Огромная грудь тяжело поднималась и опускалась.

— Отойдите, — сказал Франко. — Не мешайте. Люди сгрудились у двери.