Свой среди волков - Шон Эллис

Несколько лет назад я очень заинтересовался Польшей. В парке работала девушка-волонтер по имени Анжела. К сожалению, ее больше нет с нами. Она рассказала мне, что в Польше мелкие фермерские хозяйства постоянно страдают от набегов волчьих стай, и выразила надежду, что я смогу как-нибудь помочь делу. Студенткой она проходила практику в северо-западных лесах, и у нее, помимо страстного желания исправить ситуацию, осталось много местных контактов. Я ни разу не был в Польше и не мог упустить такую чудесную возможность — поближе познакомиться с европейскими волками, вероятно, даже лично. Ведь эта страна — единственное место в Европе, где волки хотя и подвергались преследованиям, но все же не были истреблены полностью. Спортивная охота на них продолжалась вплоть до 1997 года, когда польский парламент запретил ее, не выдержав давления со стороны защитников окружающей среды. Однако новый закон не пользовался популярностью у блюстителей порядка, что оставляло большой простор для браконьеров. Неудивительно, что численность волков резко снизилась за последние годы, а учитывая темпы роста польской экономики, ясно, что и места обитания волков уже далеко не те, что прежде.

И вот зимой 2002 года, когда парк Кум-Мартин закрылся до следующего сезона, я оставил волков на попечении команды волонтеров, а сам полетел в Польшу. Это был первый из нескольких моих коротких визитов. Я собирался разузнать как можно больше о местных волках и их привычках, чтобы понять, что заставляет их досаждать фермерам. Мой самолет приземлился в Гданьске. Оттуда я на автобусе за восемь часов добрался до Роминтенской пущи, у самой границы с Россией. С русской стороны этот лесной массив называется Красный лес, а протекающая через него река Роминта — Красная. Я попал в фантастическое место — казалось, что в этих дебрях никогда не ступала нога человека. Время будто остановилось здесь много веков назад. Всматриваясь в густые заросли, я с трудом верил, что когда-то вся территория нынешней Европы была сплошь покрыта вот такими же лесами, где водились животные, теперь почти полностью исчезнувшие с лица земли: лоси, дикие кабаны, олени, косули, лисицы и рыси. Ну и волки, разумеется.

Я устроился посреди леса, в охотничьей хижине. В разгар сезона сюда приезжали люди со всех концов света. Стены были увешаны оленьими рогами и фотографиями удачливых охотников и их менее удачливых жертв, дававшими отличное представление о жизни в лесу. Хозяйка готовила отменно — супы, жаркое, пироги и гарниры были выше всяких похвал. Самая подходящая пища для того, кто бродит целыми днями по лесу, и притом удивительно дешевая. Прейскурант на стене рассмешил меня до слез. Там были указаны расценки на меню для всех национальностей. Список возглавляли немцы — для них все стоило на несколько евро дороже, чем для остальных. Когда я вопросительно взглянул на Ромека, моего проводника, он в ответ лишь ухмыльнулся.

Ромек был одним из местных лесников. Он ни слова не знал по-английски, равно как и я — по-польски. Но при помощи переводчика, говорившего на моем языке лучше меня самого, я вскоре выяснил все, что он знал о здешней местности и повадках ее обитателей. Лесников тут было немного. Это были уважаемые и облеченные властью люди, вроде наших полисменов. Должность передавалась по наследству: от отца к сыну. Лесники следили за порядком в регионе и охраняли дикую природу. Ромек не меньше моего радовался сотрудничеству — ведь нас объединяла общая цель. Я приехал, чтобы попытаться улучшить жизнь обитателей леса, за который он нес ответственность. Несмотря на языковой барьер, мы очень подружились. На закате мы вместе отправлялись на смотровую площадку, сооруженную им посреди леса, и наблюдали оттуда за волками и прочей живностью в пределах видимости. По дороге он показывал мне разные вещи и рассказывал о жизни своего леса, а я изо всех сил старался его понять и ответить так, чтобы он тоже меня понял. В итоге мы нашли общий язык — язык мира природы вокруг нас. Я глубоко уважал этого человека. Он был необычайно искренним и честным. Данное им слово было твердым как кремень: если уж он что-то обещал — то выполнял непременно. И вообще, я обнаружил, что здешним людям это свойственно. Слова и обещания, которые мы привыкли произносить мимоходом, часто не придавая им особого значения, для поляков очень важны.

И вот наглядный тому пример. В следующий мой визит в Польшу я взял с собой нескольких товарищей по работе из Кум-Мартина — посмотреть на диких волков. Однажды ночью мы все здорово нахлестались местной водки, и кто-то из моих спутников спьяну пригласил одного польского лесника к себе в гости, в Англию. Для нас подобные заявления — не более чем жест вежливости по отношению к новым знакомым, и дальше слов обычно дело не идет. Но когда я снова оказался в Польше, этот самый лесник вел себя так, будто я смертельно его обидел. В полном недоумении я обратился за помощью к переводчику и спросил, в чем проблема. «В последний раз, когда вы здесь были, — ответил он, — ваш друг пообещал свозить его в Англию, но не выполнил своего обещания». Тот парень, что пригласил его, без сомнения, забыл об этом на следующее же утро, так что мне ничего не оставалось, как купить леснику и его сыну билеты на самолет, чтобы они недельку погостили у меня в Девоне. Без сына обойтись было никак нельзя — он единственный из всей семьи говорил по-английски. Им очень понравились мои волки, и мы неплохо провели время вместе. Но этот поучительный случай заставил меня пересмотреть свое отношение к словам и показал, как важно уважать обычаи и культуру других стран… и как опасно пить много водки.

Встреча с фермером, который страдал от набегов волков на его стадо, напомнила мне времена детства. Я мгновенно проникся глубокой симпатией к этому человеку. Его звали Станислав, у него были жена и дочь. Его участок земли представлял собой длинную полосу, тянувшуюся вдоль опушки леса. Коров они держали штук двадцать, не больше. Они были почти членами семьи, их любили и ими дорожили, и каждая носила свое имя. Я не увидел на участке ни новомодных тракторов, ни вообще каких-либо машин — обычный крестьянский двор с обшарпанными постройками. Сторожевые псы — судя по виду, помесь немецкой овчарки и пиренейской горной — беспокойно бегали вокруг. Кроме коров, волки убивали еще и псов. Хозяин даже надел на них ошейники со стальными шипами, но собаки продолжали пропадать. Я не особенно удивился этому факту — в шесть недель волчонок уже способен увернуться от рогов оленя, и ошейник с шипами вряд ли способен остановить его. Любопытным мне показалось другое: волки явно не видели в собаках своих соплеменников.

Станислав и его семья жили очень просто, в типичном крестьянском двухэтажном домике землистого цвета. Они держали кур и гусей. Ферма была для них единственным источником существования, здесь проходила вся их жизнь. Одетый в комбинезон и соломенную шляпу, хозяин при помощи переводчика рассказывал мне, как происходят похищения. Какое-то время помогали флажки, повешенные на изгородь, но вскоре волки перестали их бояться. Совсем недавно, прямо перед моим приездом, волки завалили теленка. Станислав показал мне фотографии, на которых было видно, какие части теленка они съели или унесли с собой.

Я прекрасно понимал, что в таком хозяйстве для фермера потерять теленка — все равно что потерять ногу. Но лишиться молочной коровы или племенного быка — это еще хуже. Правительство выплачивает денежную компенсацию, но никакие деньги не восполнят потерю животного, которого ты сам растил много лет. В маленьких стадах вроде этого фермеры специально разводят коров с таким расчетом, чтобы в запасе всегда имелось молодое животное на смену старому, которое больше не сможет работать. И если одно из них убито, то, чтобы заменить его, может потребоваться шесть, а то и семь поколений.