Олигархи. Богатство и власть в новой России - Дэвид Хоффман

“Нет, — уговаривал он, — давай попробуем его починить”.

“Боря, — ответил тот, — его невозможно отремонтировать. Что ты понимаешь в моторах?”

“Я ничего не понимаю в моторах, но мы должны попробовать! Мы мечтали покататься на водных лыжах, и будет здорово, если мы сможем починить его!” — сказал Березовский. Он говорил быстро, как всегда, когда был взволнован.

“Хорошо, — сдался Богуславский, столкнувшись с огромной силой убеждения своего старшего товарища. — Но могу поспорить, что ничего не выйдет. Я знаю этот мотор. С ним что-то серьезное, и мы не сможем его починить”.

Пока их друзья веселились на берегу озера у костра, Богуславский и Березовский сидели на причале, пытаясь починить мотор. Богуславский работал, а Березовский говорил, говорил и говорил. Богуславский думал про себя: Березовский даже отвертку держать в руках не умеет, зато как он умеет говорить! За три часа они разобрали и снова собрали мотор. Он по-прежнему не работал. Они пропустили большую часть пикника, но Березовский настаивал на том, что нужно продолжать. “Мы перепробовали все”, — вспоминал Богуславский. Березовский не сдавался. Солнце уже клонилось к закату, когда Березовский наконец признал, что Богуславский был прав и мотор починить нельзя.

В этом был весь Березовский. Он всегда поднимал планку как можно выше и стремился преодолеть ее. Он всегда находился в движении, всегда стремился к цели, не зная и не боясь никаких преград. Даже если никто, кроме него, не верил в возможность успеха, он должен был попробовать и прекращал попытки только в самом конце, в самую последнюю минуту, если становилось совершенно ясно, что цель недостижима.

Была еще одна причина, по которой он мог сдаться, и она заключалась в том, что его ум не знал покоя, его обуревали меняющиеся чувства, и иногда он терял интерес к своим начинаниям. Но если он чего-то хотел, то не успокаивался ни на минуту. “Это его позиция, — вспоминал Богуславский спустя много лет, когда они оба стали преуспевающими бизнесменами, — никогда не отступать”{111}.

Москва — город широких бульваров, пересеченных неторопливо текущей рекой и ее притоками. Он застроен зданиями разных стилей, от красивых кирпичных жилых домов дореволюционной постройки до безобразных многоэтажных домов из бетонных панелей и уродливых утопических сооружений советской эпохи. Среди равнины, на которой расстилается город, поднимается несколько пологих холмов. На один из них от центра города ведет Профсоюзная улица. На склоне холма по адресу Профсоюзная улица, дом 65 находится Институт проблем управления, прямоугольное здание с прудом перед ним. Он кажется островом спокойствия, изолированным от столицы. Ученые и исследователи трудятся в тесных, похожих на чуланы кабинетах или пьют чай в аудиториях с высокими потолками и огромными окнами с видом на город. Основанный в 1939 году институт первоначально был детищем сталинской политики индустриализации. После Второй мировой войны появилась новая сложная техника, требующая еще более совершенного управления, например межконтинентальные баллистические ракеты, атомные электростанции и реактивные истребители. Ученые разрабатывали алгоритмы, позволяющие управлять этими ракетами и реактивными самолетами. Они решали проблемы управления гигантскими нефтеперегонными заводами и работали над автоматизацией тысяч сборочных конвейеров. На досках в своих кабинетах они мелом писали математические формулы управления всем, начиная с орбиты сверхсекретного спутника и кончая системой сортировки почты. Советский Союз постоянно старался не отставать от Запада в области техники, и институт стал элитным и престижным научным центром, занимающимся всем, начиная с кибернетики и кончая аэродинамикой и теорией принятия решений. Одним из самых знаменитых достижений института был алгоритм профессора Марка Айзермана, который нашел способ держать мишень под прицелом танкового орудия, даже когда танк движется по пересеченной местности.

Но институт представлял собой нечто большее, чем школьные доски, теоремы и сборочные конвейеры. Это был котел, в котором бурлили либеральные идеи, велись бесконечные споры о литературе, театре, философии, перестройке, гласности, запчастях к автомобилям, колбасе, дефицитной экономике и других вещах, заслуживавших внимания. Они занимались наукой, но не были оторваны от жизни. Большинство ученых писали свои научные работы дома, за кухонным столом, а в институте проводили время в спорах. Владимир Гродский, работавший в то время в институте, вспоминал, что он был похож на Институт чародейства и волшебства из знаменитой книги “Понедельник начинается в субботу”, написанной братьями Аркадием и Борисом Стругацкими в 1966 году.

По коридорам Института проблем управления прогуливались одаренные математики и ученые-теоретики, занимавшиеся своими формулами и располагавшие такой роскошью, как время для размышлений. Они были благодарны за небольшое пространство, предоставленное им для проверки своих идей, за приличную зарплату, за семинары, на которых они могли искать решение задач с помощью “мозгового штурма”, за возможность выпить чашку чая и совершенствоваться интеллектуально. Но не они создавали это пространство, его предоставляли им другие, находившие деньги и возможности.

Березовский был одним из тех, кто находил возможности. Он проносился по коридорам как комета, как сгусток энергии. Постоянно находясь в движении, он был полон планов, замыслов, идей и, что самое главное, имел связи для их реализации. Он постоянно о чем-то беспокоился, постоянно мчался куда-то по длинным коридорам, постоянно звонил по телефону на другой конец Москвы. Его коллеги любили говорить, что он может находиться в нескольких местах одновременно. Каким-то образом Березовский с его настойчивостью и мягким обаянием, скрывавшим огромную целеустремленность, всегда добивался того, чего хотел.

Березовский был единственным сыном инженера-строителя, еврея по национальности, и медсестры, работавшей в педиатрической больнице. Его отец приехал в Москву в 1930-е годы из сибирского города Томска. Отец Березовского всю жизнь строил заводы. Березовский родился сразу после войны, и у него было, как он выразился, “счастливое совете-кое детство”. Прежде чем 23 января 1969 года прийти на работу в престижный Институт проблем управления, он окончил Московский лесотехнический институт{112}. Березовский был евреем, и это создавало преграды на его пути. Существовали негласные ограничения относительно того, сколько евреев могут занимать высокие должности, защищать диссертации, становиться заведующими лабораториями, получать престижные премии. Чтобы добиться чего-нибудь, еврею приходилось прилагать в пять раз больше усилий. Антисемитизм был советской государственной политикой. “У меня не было политического будущего, — сказал мне Березовский. — Я не был членом политической элиты. Я был евреем. Существовала масса ограничений. Я прекрасно понимал это”{113}. Но Институт проблем управления стал пристанищем для евреев. Многие из них стремились заниматься наукой, чтобы не служить напрямую советскому режиму и получать удовлетворение от работы. В институте собрались самые лучшие и талантливые еврейские ученые. “Это было удивительное место, — вспоминал Александр Ослон, работавший в институте в 1970-е годы по совместительству, — удивительное по количеству необычных людей, отличавшихся энергичностью, интеллектом, самобытностью. Институт жил чрезвычайно богатой интеллектуальной жизнью, как научной, так и гуманитарной. Это был феномен. Самые способные люди советского общества собрались вместе. Это был в значительной степени еврейский институт”{114}.