Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий - Александр Бушков

Городские власти условие Гамалеи приняли моментально – в конце концов, им самим было меньше хлопот, не было необходимости подыскивать помещение. Мечников охотно согласился возглавить лабораторию… и тут из Парижа пришли известия о новых успешных прививках Пастера. Мгновенно оценив всю важность этого, Мечников быстро, без особого труда уговорил Гамалею ехать в Париж, изучать у Пастера прививочное дело. Гамалея и сам понимал, как это важно для России, где бешенство попадалось очень часто.

Денег, правда, не было, но нашелся пожелавший остаться неизвестным меценат, выдал тысячу рублей, и Гамалея отправился в Париж. Увы, в лаборатории Пастера незваного гостя встретили совсем неласково. К самому Пастеру он так и не попал: выслушав просьбу странного московита допустить его к изучению и производству антирабических вакцин (как стали называть прививки от бешенства), племянник Пастера Луар лишь развел руками:

– Мне очень жаль, мсье, но Пастер не может доверить столь важное и ответственное дело любому незнакомцу, пришедшему с улицы…

Одесситы – народ упрямый в достижении целей. Не опустив руки, Гамалея пробился к персоне повыше – профессору Гранже, который и делал прививки (Пастер был по диплому химиком, но никакого медицинского образования не имел, а потому не мог, согласно французским законам, заниматься врачебной практикой, даже делать уколы).

Гранже встретил одессита вовсе уж надменно:

– Лаборатория Пастера устроена не для обучения и преподавания, и поэтому доступ в нее закрыт для иностранцев… для французов, впрочем, тоже…

Деньги еще оставались, и Гамалея остался в Париже, сам не зная, на что надеяться. И в это время в Париж пришли пешком из Смоленской губернии девятнадцать искусанных бешеным волком русских крестьян. За ними еще семеро из Орловской губернии и девять человек из Владимирской. Тридцать с лишним человек из множества разноплеменных бедолаг, знавших по-французски одно-единственное слово: «Пастер»…

Французы любят сенсации и экзотику. К Пастеру приходил из-за границы самый разный люд, но наиболее экзотически выглядели русские мужики – заросшие бородами, в огромных меховых шапках, в стоптанных лаптях. О них разразились статьями все уважающие себя газеты. К чести французов нужно сказать, что дело не ограничилось газетной шумихой: русских поместили в одну из парижских лучших больниц, и ими занялся Пастер с помощниками.

Там же оказался и Гамалея, чтобы ухаживать за соотечественниками, – договориться с дирекцией больницы оказалось проще, чем прорваться к Пастеру. Там, в больнице, Пастер и Гамалея познакомились. И вместе ломали голову над печальной загадкой.

Пастер прививал больных по всем правилам, тем же методом, которым уже спас жизнь многим, но они умирали один за другим… И именно Гамалея усмотрел явную закономерность в обстоятельствах смерти: люди умирали либо во время прививок, либо через четырнадцать дней после их окончания. Всегда через четырнадцать. Пережив этот срок, человек выздоравливал.

Закономерность, безусловно, была. И Гамалея в конце концов сделал поистине выдающееся открытие, мимо которого как-то прошел Пастер (с гениями это тоже случается). Пастер обнаружил, что «яд бешенства» поражает центральную нервную систему. Гамалея пошел дальше. Он выдвинул теорию, что прививка только в том случае спасает больного, если «яд» не успел попасть в центральную нервную систему. Если он все же успел туда проникнуть – любые прививки бесполезны. Поздно…

Выслушав Гамалею, Пастер с ним согласился. Стало ясно: от прежнего плана создания в Париже международного центра прививок придется отказаться – многие зараженные просто не успеют добраться до Парижа вовремя…

Истинный ученый – это тот, кто признает свои ошибки и делает все, чтобы их исправить. Пастер дал согласие на открытие прививочных центров во всех странах. Первым в его лабораторию получил доступ Гамалея и обучился методу приготовления вакцины. В мае 1886 года Гамалея вернулся на родину с рекомендательным письмом Пастера, заканчивавшимся так: «Если русское правительство и город Одесса пожелают устроить прививочную против бешенства лабораторию, то для этого никто в настоящее время не может быть лучше указан, чем доктор Гамалея».

Еще одна историческая дата: 11 июня 1886 года в Одессе, в квартире Гамалеи на Канатной, 14, открылась вторая в мире после пастеровской лаборатория прививок против бешенства. Однако и эта просторная квартира была маловата. И тогда Московское общество хирургов объявило сбор средств на постройку специального здания лечебницы. Врачи – в том числе сам Склифосовский – ходили по городу с подписными листами. Народ победнее нес свои медные пятаки прямо на стройку и клал в специально положенную для того шапку.

Выстроенный на пожертвования со всей России дом еще три года простоял заколоченным – пока собирали деньги на инструменты, больничные койки, белье. Но, опять-таки на пожертвования, к концу 1886 года в России было создано шесть пастеровских станций, то есть столько, сколько их было во всем мире (Париж, Вена, Неаполь, Лиссабон, Нью-Йорк, Буэнос-Айрес).

И вдруг пастеровская вакцина стала капризничать – смертность среди больных увеличилась примерно в девять раз… Причину открыл у себя в Одессе опять-таки Гамалея, обратив внимание, что повышенная смертность приходит только летом и никогда – зимой. И быстро понял, в чем дело. Кроличий мозг, из которого делали вакцину, сушили при комнатной температуре в неотапливаемых помещениях. В летнюю жару мозг раньше, чем следовало, терял свою ядовитость и для прививок уже не годился, становился совершенно бесполезным.

Гамалея нашел выход: нужно было сократить сроки сушки мозга и при тяжелых случаях делать не одну прививку в день, а несколько. Этот метод он испытал не только на животных, но и на себе. Результат был самый благоприятный. Смертность моментально упала примерно в одиннадцать раз, с 7 до 0,61 процента.

О своих исследованиях Гамалея немедленно сообщил Пастеру. Еще не зная, что его учителя постигла новая беда. Некоторые его пациенты стали умирать без малейших «классических» симптомов бешенства – от так называемого восходящего паралича.

Вот тут началась форменная травля Пастера, оживились его притихшие до поры научные противники, всевозможные враги и просто газетные щелкоперы (в те времена ничем не отличавшиеся от иных нынешних). Даже муж сестры жены Пастера, ученый достаточно серьезный, присоединился к травле. Газеты вопили: «Человек, укравший серебряные ложечки, отправляется на каторгу, а Пастер, убивающий людей, остается на свободе. Почему?»

Прокурор республики запросил виднейших ученых: стоит запрещать прививки Пастера или нет? Ученые, даром что виднейшие, никакой ясности не внесли: они разделились на два лагеря и затеяли ожесточенную дискуссию, конца-краю которой было не видно…

Беда никогда не приходит одна… Из американских и европейских прививочных станций стали приходить отчеты, опять-таки работавшие против Пастера, якобы доказывающие несостоятельность его метода. Гамалея у себя в Одессе внимательно проанализировал эти отчеты и обнаружил там массу грубейших ошибок.