Кодекс экстремала - Андрей Дышев

– Дамы и господа! Друзья! Великое несчастье постигло нас всех. Верно говорят: смерть выбирает лучших. От нас ушла Эльвира Леонидовна Милосердова – человек, которому по душевной доброте и милосердию не было и не будет равных…

Он здорово шпарил. Дамы с черными вуалями на лицах начали подносить к глазам носовые платки. На лица мужчин легли скорбные тени. Я едва шел, боясь своим перемещением в пространстве осквернить светлую память Эльвиры Леонидовны.

– Мы живем в такое время, когда каждый думает только о себе. Мы перестали сострадать друг другу, все реже протягиваем руку своему ближнему и уже почти не замечаем вокруг себя обездоленных, страждущих и нищих…

Я уже был не далее чем в двадцати метрах от гроба. Пожилая особа в черной блузке, стоящая впереди меня, низко склонила голову, пряча лицо в платочек. Плечи ее подрагивали, и в ее фигуре было столько неподдельного горя, что я не посмел ее потревожить и стоял за ней все то время, пока выступал оратор.

– И вполне справедливо было бы сказать, что человек окончательно отрекся от господа своего, предал забвению царство небесное, погнался за богатством и плотскими удовольствиями, с головой окунувшись в омут лжи и бесчестия. Но для того и появилась в море людском Эльвира Милосердова, для того и посвятила себя благотворительной деятельности, чтобы возразить: нет, не зачерствело сердце человека. Пусть же земля тебе будет пухом!..

– Простите, – шепнул я женщине, – мне надо поднести венок…

Женщина обернулась, и я очень близко увидел красные, полные слез глаза.

– Да-да, – произнесла она в нос, словно страдала от простуды, и посторонилась.

Я встал в первом ряду. Впереди меня уже никого не было – только гроб и большая фотография под стеклом, обтянутая на углу черной лентой. Мне показалось, что снимок для такого помпезного случая был не очень удачный – мутный, слабоконтрастный, переснятый явно с плохого и старого оригинала. Из-за стекла на меня смотрело совсем юное лицо красивой девушки с вьющимися пепельными волосами, одетой в школьную форму с белым фартуком. Под снимком стояла подпись: «МИЛОСЕРДОВА Эльвира Леонидовна», даты рождения и смерти. Я подсчитал. На сегодняшний день ей исполнилось двадцать девять лет. Организаторы похорон не смогли найти более подходящего снимка и воспользовались школьным альбомом?

Мужчина в костюме повесил микрофон на стойку и отошел в сторону. Возникла недолгая пауза, и на середину вышла пожилая особа, которую я просил подвинуться. Она взяла микрофон. Руки ее дрожали. Женщина долго не могла произнести ни слова.

– Мне очень трудно, – едва смогла произнести она. – Эльвирочка была моей любимой ученицей. Гордость школы, умница, отличница… – Она покачала головой, сглатывая слезы. – Я не могу поверить в то, что случилось. Это просто не укладывается в голове…

Я почувствовал, что на мои глаза тоже накатываются слезы. Некто, стоящий за спиной учительницы, поднял руку и сделал знак. К яме протиснулись четыре мужика в синих халатах и с лопатами и встали в готовности. Молодой, коротко стриженный качок тенью подошел к седовласому мужчине с крупным носом и тонкими усиками и протянул радиотелефон. «Может быть, это господин Гурули?» – подумал я.

Траурный митинг подходил к концу. Я не сводил глаз с портрета Милосердовой. Мне показалось, что это лицо мне знакомо. Оно напоминало… Кого же оно мне напоминало? Артистку? Телеведущую? Кого-то из моих старых знакомых?

Откуда-то из-за кустов заструилось тихое пение виолончели, и я вздрогнул от неожиданности. К ней присоединились флейта, скрипки. Рядом с гробом камерный оркестр играл «вживую» Вивальди. Музыка вызвала новую волну эмоций, и многие женщины стали плакать навзрыд. Мужики в синих халатах принялись за работу. Они протянули под гробом широкие брезентовые ленты, подняли его и, встав по краям, стали опускать гроб в яму. Мужчина с тонкими усиками первым наклонился, поднял горсть земли и кинул ее вниз. За ним – красноречивый оратор, затем – учительница, моложавые мужчины в строгих костюмах, а следом за ними – все остальные. Похоронная команда энергично работала лопатами, засыпая могилу. Скрипки и виолончель надрывались все сильнее, поднимаясь до самых пронзительных нот. Загорелый мужчина, который выступал первым, в сопровождении качков быстро подошел к одной из машин и сел в кабину. «Волга» беззвучно покатилась по дорожке к выходу. Милиция принялась теснить толпу.

Мужики ваяли лопатами могильный холм, утюжили его сверху, подравнивали края. У них получалось очень хорошо.

– Давай! – с хрипотцой сказал один из них, взял у меня венок и вогнал его опорные ветви в мягкий грунт. Я стал ему помогать, расправляя ленточки, чтобы было видно надпись. Пожилая учительница медленно брела по дорожке вниз. Кто-то чуть не придавил меня венком «От благодарных вкладчиков-симферопольцев». Я старался не потерять учительницу из виду. У главного входа что-то произошло. «Волга» беспрерывно сигналила и медленно откатывалась назад. Милиционеры, стоящие в заслоне, взялись за руки. Над головами толпы замельтешили руки со сжатыми кулаками.

Я увернулся от очередного венка и вышел на дорожку. Кроссовки и джинсы до колен были выпачканы в глине, но отряхивать их не было времени. Я догнал учительницу и взял ее под руку.

– Простите меня, – сказал я, встретив ее встревоженный взгляд. – Я был очень тронут вашим выступлением. Не знаю, к месту ли сейчас моя просьба, но мне очень хочется больше узнать об Эльвире.

Женщина прикрыла глаза и молча покачала головой.

– Не сейчас, – едва слышно произнесла она. – Я не могу. У меня просто нет сил.

– Но где я смогу вас найти потом?

– Вы из газеты?

Я кивнул.

– Обязательно напишите об Эльвире… Вы правы, эта девочка заслуживает того, чтобы о ней знали все. Напишите о ее замечательных качествах, о ее человеколюбии. Слышите? О человеколюбии! Вы, газетчики, совсем уже не пишете на эту тему… Я учитель русского языка и литературы, меня зовут Наталья Ивановна. Вы можете найти меня в двадцать третьей школе. Но потом – когда в школе начнутся занятия.

Снизу донеслись крики, свист. Машина словно попала в бурный водоворот. Толпа обступила ее со всех сторон, многие били кулаками по бортам, стеклам и крыше. В руках милиционеров замелькали резиновые дубинки. Толпа закачалась и взорвалась криком. Вокруг милиционеров образовался вакуум. Люди кинулись во все стороны. У ворот началась давка.

Я опять взял учительницу под руку и повел ее в другую сторону.

– Там вы не выйдете, – сказал я. – Идемте через боковой вход.

«Убийцы! Убийцы!» – скандировала толпа. Милиционеры от обороны перешли в наступление. Замелькали над головами дубинки. Второй волной толпа хлынула к шоссе. Милиционеры выхватывали из толпы самых медлительных, сбивали их с ног и обрушивали на возмутителей кладбищенского спокойствия град ударов. Черная «Волга» наконец смогла вырваться из плена, вырулила на полосу и с воем сирены помчалась в город. Брызгая вспышками света, к воротам кладбища неслись несколько милицейских «уазиков». Митингующие кидали плакаты и транспаранты, толкали друг друга и бежали прочь, спасаясь от преследования. Одна милицейская машина, уже битком набитая бунтовщиками, понеслась в сторону города.